Закат и падение Римской империи. Том 7 - [15]

ГЛАВА LXII Греческие императоры, царствовавшие в Никее и в Константинополе. — Возвышение и царствование Михаила Палеолога. — Его притворный союз с папой и с римской церковью. — Враждебные замыслы Карла Анжуйского. — Восстание в Сицилии. — Война каталонцев в Азии и в Греции. — Перевороты в Афинах и теперешнее положение этого города. 1204 >_ 1456 г.г.

Утрата Константинополя на минуту возвратила грекам энергию. Принцы и знать были вынуждены покинуть свои дворцы, чтоб взяться за оружие, и обломки разваливавшейся империи попали в руки самых энергичных или самых ловких кандидатов. В длинных и бесцветных византийских летописях не легко найти такие две личности, которые могли бы стоять наряду с Феодором Ласкарисом и с Иоанном Дукой Ватацесом, снова водрузившими и поддержавшими римское знамя в Никее, в Вифинии. Различие в их личных достоинствах удачно соответствовало различию их положений. В начале своей деятельности спасшийся бегством Ласкарис владычествовал только над тремя городами и имел под своим начальством только две тысячи солдат; его царствование было эпохой самоотверженной неутомимой борьбы, вызванной отчаянием; во всех военных предприятиях он рисковал и своею жизнью, и своей короной, а живших на берегах Геллеспонта и Меандра его врагов поражала удивлением быстрота его движений и покоряла его отвага. В течение его победоносного восемнадцатилетнего царствования Никейское княжество расширилось до размеров целой империи. Владычество его преемника и зятя Ватацеса было утверждено на более прочном фундаменте, имело более широкую цель и располагало более обильными ресурсами, и, как по своим природным наклонностям, так и из личных интересов, Ватацес заранее взвешивал риск каждого предприятия, выжидал благоприятную минуту и обеспечивал успех своих честолюбивых замыслов. Описывая упадок Латинской империи, я вкратце упоминал о расширении владычества греков и о постепенных успехах того осмотрительного завоевателя, который в свое тридцатитрехлетнее царствование вырвал провинции из рук местных и иноземных узурпаторов и наконец окружил со всех сторон столицу — этот безлистный и высохший пень, готовый пасть под первым ударом топора. Но его внутреннее мирное управление еще более достойно упоминания и похвалы. Общественные бедствия того времени уменьшили и народонаселение, и средства существования; уже не было ни побудительных причин, ни средств для занятия земледелием, и самые плодородные поля оставались невозделанными или незаселенными. Часть этих свободных земель была возделана по распоряжению императора и в его личную пользу; под его управлением и бдительным надзором доходы стали превосходить то, что могло бы добыть искусство частных фермеров; императорские домены сделались садом и житницей Азии, и император создал обильный источник богатств, не разоряя своего народа. Сообразно свойствам почвы его поля или засевались хлебом, или отводились под виноградники; его пастбища были покрыты лошадьми и волами, овцами и свиньями, и когда Ватацес подарил императрице корону, украшенную бриллиантами и жемчугом, он с улыбкой на устах сообщил ей, что эти драгоценные украшения добыты продажей яиц от его бесчисленных домашних птиц. Доходы с его поместий шли на содержание дворца и госпиталей, на поддержание его личного достоинства и на благотворительность. Влияние его примера было еще более полезно, чем увеличение его доходов; земледелию были возвращены и прежняя безопасность, и прежний почет, а знать научилась извлекать из своих поместий верный и независимый доход, вместо того чтоб обирать народ или (что почти то же самое) вымаливать придворные должности для прикрытия своей нищеты. Излишек зернового хлеба и скота охотно покупали турки, с которыми Ватацес старался поддерживать тесную и искреннюю дружбу; но он не поощрял ввоза иностранных товаров — дорогих восточных шелковых материй и изящных произведений итальянских мануфактур. "Природные требования и нужды, — говорил он, — должны быть удовлетворены; но моды могут возникать и исчезать по воле монарха"; а его поучения и личный пример поддерживали простоту нравов и хозяйственную деятельность. Воспитание юношества и распространение научных познаний были самыми серьезными предметами его забот; он основательно утверждал — не касаясь вопроса о первенстве, — что в человеческом обществе самые важные личности — принц и философ. Его первой женой была дочь Феодора Ласкариса Ирина, славившаяся гораздо более своими личными достоинствами и свойственными ее полу кроткими добродетелями, чем своим происхождением от Ангелов и Комнинов, кровь которых текла в ее жилах, передавая ее мужу наследственные права на империю. После ее смерти Ватацес был помолвлен с незаконнорожденной дочерью императора Фридриха Второго, Анной или Констанцией; но так как его невеста еще была слишком молода для вступления в брак, то он завел любовную связь с находившейся в ее свите итальянкой и по свойственной влюбленным слабости окружил свою любовницу почестями законной императрицы, хотя и не дал ей соответствующего титула. Монахи порицали это увлечение как гнусный грех, за который он будет осужден на вечные мучения, а их суровые угрозы лишь обнаруживали терпеливость царственного любовника. Наш философский век может извинить этому монарху только одну порочную склонность, которая выкупалась множеством добродетелей, а приговор его соотечественников над его слабостями, точно так же как и над более бурными страстями Ласкариса, смягчался признательностью к этим двум новым основателям империи. Рабы, жившие, под владычеством латинов и не знавшие ни законов, ни внутреннего спокойствия, завидовали счастью своих соотечественников, снова приобретших свою национальную свободу, а Ватацес сумел внушить всем грекам убеждение, что они должны, ради своего собственного интереса, поступать в число его подданных.