Закат и падение Римской империи. Том 5 - [59]

Состоявшееся на пятый день после того прибытие восточных епископов и их негодование омрачили это торжество. Иоанн Антиохийский остановился в гостинице в одной комнате и, прежде чем успел стряхнуть пыль со своих ног, принял в аудиенции императорского министра Кандидиана, который рассказал ему о своих тщетных усилиях предотвратить совершенное египтянином опрометчивое насилие или уничтожить его последствия. С такой же опрометчивостью и с таким же насилием собор из пятидесяти восточных епископов лишил Кирилла и Мемнона их епископских должностей, осудил в двенадцати анафемах самый чистый яд Аполлина-риевой ереси и изобразил Александрийского первосвятителя чудовищем, родившимся и воспитывавшимся на пагубу церкви. До его трона было далеко, и потому он был недосягаем; но было решено, по крайней, мере немедленно облагодетельствовать эфесскую паству дарованием ей надежного пастыря. Предусмотрительный Мемнон приказал запереть церкви, а соборная церковь была занята сильным гарнизоном. Войска двинулись под предводительством Кандидиана на приступ; внешняя стража была частью обращена в бегство, частью перебита, но укрепленный вход в церковь оказался неприступным; осаждающие отступили; их с энергией преследовали осажденные; они лишились своих лошадей, и многие из их солдат были опасно ранены палицами и камнями. Город Святой Девы Эфес сделался сценой неистовости, мятежа и кровопролития; соперничавшие соборы метали из своих духовных военных машин анафемы и отлучения церкви, а правительство Феодосия, получая от приверженцев двух партий, сирийской и египетской, противоречивые донесения, не знало, кому верить. Чтобы прекратить эту церковную распрю, император употреблял в течение трех месяцев всевозможные средства, кроме самого действенного из всех — равнодушия и презрения. Он попытался удалить или застращать вожаков постановлением такого приговора, который оправдывал или осуждал их всех без различия партий; он дал своим представителям в Эфесе обширные полномочия и предоставил в их распоряжение значительные военные силы; он вызвал от каждой партии по восьми избранных депутатов для свободных и откровенных совещаний вблизи от столицы и вдалеке от заразного влияния народного исступления. Но восточные епископы отказались исполнить это требование, а рассчитывавшие на свою многочисленность и на своих латинских союзников католики отвергли все условия, на которых им предлагали соглашение или допущение веротерпимости. Терпение кроткого Феодосия истощилось, и он с гневом закрыл шумное собрание епископов, которое представляется нам теперь, по прошествии тринадцати столетий, в почтенном виде третьего вселенского собора. "Бог тому свидетель,— сказал благочестивый император,— что не я был виновником этих смут. Провидение распознает виновных и накажет их. Возвращайтесь в ваши епархии и постарайтесь загладить вашими личными добродетелями то зло и тот скандал, которые вы учинили на вашем сборище". Они действительно разъехались по своим провинциям, но те же страсти, которые волновали Эфесский собор, разлились по всему Востоку. После трех упорных и нерешительных кампаний Иоанн Антиохийский и Кирилл Александрийский согласились объясниться и обняться; но их наружное примирение следует приписать скорей благоразумию, чем сознательному убеждению, скорей обоюдному утомлению, чем христианскому милосердию.

Своими нашептываниями византийский первосвященник внушил императору пагубное предубеждение против личности и поведения своего египетского соперника. Вместе с приказанием снова отправиться в Эфес Кирилл получил наполненное угрозами и бранью письмо с обвинениями, что он пронырливый, наглый и завистливый епископ, вносящий путаницу в несложные религиозные верования, нарушающий спокойствие церкви и государства и своими коварными и тайными обращениями к супруге и к сестре Феодосия старающийся посеять и распространить в императорском семействе семена раздора. В исполнение непреклонной императорской воли Кирилл отправился в Эфес; местные власти, действовавшие в интересах Нестория и восточных епископов, вступили с ним в борьбу, стали осыпать его угрозами и наконец подвергли аресту, а для того, чтобы сдерживать фанатичную и своевольную свиту патриарха, собрали войска из Лидии и Ионии. Не дождавшись императорского ответа на свои жалобы, Кирилл вырвался из рук своих стражников, поспешно сел на корабль, покинув еще не закрывшийся собор, и удалился в свою епископскую крепость, где нашел безопасность и независимость. Его ловкие эмиссары, рассеявшись при дворе и по столице, успели заглушить недовольство императора и расположить ею в пользу Кирилла. Слабый сын Аркадия подчинялся влиянию то своей жены и сестры, то дворцовых евнухов и женщин; господствующими страстями тех и других были суеверие и корыстолюбие, и вождь православных деятельно старался застращать первых и удовлетворить последних. Константинополь и его предместья были освящены учреждением многочисленных монастырей, а святые игумены Далмаций и Евтих посвятили свое усердие и свою преданность интересам Кирилла, поклонению Марии и учению о единстве естества во Христе. С момента своего вступления в монастырь, они ни разу не мешались в мирские дела и ни разу не ставили ноги на мирскую почву столицы. Но в момент столь грозной опасности для церкви они отказались от данного обета для того, чтобы исполнить более высокий и более необходимый долг. Они выступили из своих монастырей и направились ко дворцу во главе длинного ряда монахов и отшельников, которые несли в руках зажженные светильники и распевали молитвы к матери Божией. Это необычайное зрелище подействовало назидательным образом на народ и воспламенило его, а испуганный монарх внял мольбам и заклинаниям святых людей, решительно заявлявших, что тот, кто не вступится за личность и верования православного Афанасиева преемника, лишит себя всякой надежды на вечное блаженство. В то же самое время все подходы к императорскому престолу были взяты приступом с помощью золота. Под благовидными названиями