Закат и падение Римской империи. Том 5 - [57]

Такая награда не была недостойна его честолюбия. Пользуясь тем, что императорский двор был далеко и что ему была подчинена громадная столица, александрийский патриарх (таков был принятый им титул) мало-помалу присвоил себе и официальное положение, и власть светского сановника. И общественная, и частная благотворительность подчинялась его произволу; его голос или воспламенял, или укрощал страсти народной толпы; его приказания слепо исполнялись многочисленными фанатиками (parabolani), освоившимися при ежедневном исполнении своих обязанностей со сценами убийства, и светское могущество таких христианских первосвященников стало пугать и раздражать египетских префектов. Из желания скорей искоренить ересь, Кирилл начал свое царствование тем, что стал притеснять самых невинных и самых безвредных сектантов — новациан. Запрещение совершать их религиозные обряды казалось ему делом справедливым и похвальным, и он конфисковал их священные сосуды, не опасаясь навлечь на себя обвинение в святотатстве. Размножившиеся до сорока тысяч евреи пользовались веротерпимостью и даже некоторыми привилегиями, которые были обеспечены законами Цезарей и Птолемеев и продолжительной давностью семисот лет, протекших со времени основания Александрии. Без всякого легального приговора, без всякого императорского повеления патриарх повел на рассвете мятежную толпу в атаку против синагог. Безоружные и захваченные врасплох евреи не могли оказать никакого сопротивления; их молитвенные дома были срыты до основания и после того, как воинственный епископ наградил свои войска ограблением еврейских богов, он выгнал из города уцелевшие остатки неверующего народа. Он, вероятно, мог бы ссылаться в свое оправдание на наглость, с которой евреи пользовались своими богатствами, и на их непримиримую ненависть к христианам, кровь которых они незадолго перед тем проливали среди уличных беспорядков, или возбужденных с коварным умыслом, или случайно возникших. Светская власть не должна была оставлять такие преступления безнаказанными, а при этом беспорядочном нападении невинных не отличали от виновных, и Александрия обеднела, лишившись богатой и трудолюбивой колонии. За свое усердие Кирилл должен бы был подвергнуться наказанию, установленному Юлиевым законом; но при слабом правительстве и в век суеверий он был уверен в безнаказанности и даже ожидал одобрения. Египетский префект Орест подал жалобу; но его справедливые сетования были слишком скоро позабыты чиновниками Феодосия и слишком глубоко засели в памяти иерея, который притворно примирился с префектом, но в душе не переставал ненавидеть его. В то время как Орест проезжал по городским улицам, на его колесницу напал отряд из пятисот нитрийских монахов; его стража спаслась от этих диких степных зверей бегством; на его протесты, что он христианин и католик, нападающие отвечали градом камней, и по его лицу потекла кровь. Честные александрийские граждане поспешили к нему на помощь; он немедленно удовлетворил и требования справедливости, и свою жажду мщения на том монахе, который нанес ему рану, и Аммоний испустил дух под рукой ликтора. По приказанию Кирилла тело казненного было поднято с земли и перенесено с торжественной процессией в собор; Аммоний был переименован в Фавмазия, чудесного; его гробница была украшена трофеями мученичества, и патриарх с церковной кафедры восхвалял душевное величие убийцы и мятежника. Такие почести могли внушить верующим желание сражаться и умереть под знаменем святого, а Кирилл, вскоре вслед за тем, вызвал или одобрил гибель девственницы, исповедовавшей религию греков и находившейся в дружеских сношениях с Орестом. Дочь математика Теона Ипатия принимала участие в ученых занятиях своего отца; ее ученые комментарии уяснили геометрию Аполлония и Диофанта, и она публично преподавала и в Афинах, и в Александрии философию Платона и Аристотеля. Скромная девушка, соединявшая с полным расцветом красоты умственную зрелость, отвергала все любовные ухаживания и заботилась только о пользе учащихся; самые знатные и самые достойные люди посещали женщину-философа, и Кирилл с завистью смотрел на богатые экипажи и кучи рабов, стоявшие у входа в ее академию. Между христианами распространился слух, что дочь Теона была единственным препятствием для примирения префекта с архиепископом, и это препятствие было торопливо устранено. Во время Великого Поста Ипатию стащили с ее колесницы, раздели догола и потащили к церкви; чтец Петр вместе с кучкой диких и бесчеловечных фанатиков безжалостно били ее, сдирали с ее костей мясо устричными раковинами и бросили ее трепещущее тело в огонь. Благовременная раздача денежных подарков приостановила производство следствия и избавила виновных от заслуженного наказания; но умерщвление Ипатии запятнало неизгладимым позором и личность, и религию Кирилла Александрийского.

Суеверие, быть может, охотнее извинило бы умерщвление молодой девушки, чем изгнание святого, и Кирилл отправился вместе со своим дядей на неправедный Дубский собор. Когда имя Златоуста было очищено от нареканий и освящено церковью, племянник Феофила, стоявший во главе умирающей церковной партии, все еще отстаивал справедливость произнесенного над Златоустом приговора и подчинился решению всего католического мира лишь после продолжительных отсрочек и после упорного сопротивления. Его вражда к византийским первосвященникам была результатом сознания его личных интересов, а не гневной вспышки: он завидовал их блестящему положению при императорском дворе и опасался их честолюбия, которое налегало тяжелым гнетом на европейских и азиатских митрополитов, вторгалось в церковное управление Антиохии и Александрии и старалось придать их епархии размеры империи. Продолжительное управление Аттика, умеренно пользовавшегося званием, отнятым у Златоуста, прекратило вражду между восточными патриархами; но Кирилла наконец вывело из терпения возвышение соперника, более достойного и его уважения, и его ненависти. После непродолжительного и беспокойного управления константинопольского епископа Зизинния император прекратил распри духовенства и народа тем, что сам назначил ему преемника, приняв в этом случае в соображение голос общественного мнения и не стеснившись тем, что высшие достоинства были на стороне чужеземца. Уроженец Германикеи, антиохийский монах Несторий обратил на себя внимание своим суровым образом жизни и красноречием своих проповедей; но в первом христианском поучении, произнесенном в присутствии благочестивого Феодосия, он обнаружил всю язвительность и несдержанность своего религиозного рвения. "Дай мне, о Цезарь!— воскликнул он,— дай мне землю, очищенную от еретиков, и я дам тебе в замен царство небесное. Истреби вместе со мною еретиков, и я истреблю вместе с тобою персов". Считая такое соглашение окончательно вступившим в силу, константинопольский патриарх — на пятый день после того — открыл тайное сборище ариан и напал на них врасплох; они предпочли покорности смерть; пламя, которое было зажжено их отчаянием, быстро перешло на соседние дома, и торжество Нестория было омрачено данным ему прозвищем