Закат и падение Римской империи. Том 5 - [51]

Когда честолюбие Хосрова должно было ограничиться защитой его наследственных владений, он должен бы был из любви к славе или даже во избежание позора сразиться со своим соперником в открытом поле. В битве при Ниневии он мог бы или воодушевить персов своим мужеством и научить их побеждать, или мог бы с честью пасть от копья римского императора. Но преемник Кира предпочел ожидать исхода войны на безопасном расстоянии, собрал все, что уцелело от поражения, и стал медленно отступать перед подвигавшимся вперед Ираклием, пока со вздохом не увидел своего любимого Дастагердского дворца. И друзья и враги Хосрова были убеждены, что он намеревался похоронить себя под развалинами города и дворца, а так как и те и другие могли бы воспротивиться его бегству, то повелитель Азии спасся вместе с Сирой и тремя наложницами сквозь скважину в городской стене за девять дней до прибытия римлян. Вслед за медленным и величественным шествием, в котором он предстал перед глазами падавшей ниц толпы, состоялся его торопливый и тайный отъезд, и он провел первую ночь в избе крестьянина, с трудом согласившегося отворить для великого царя ворота своего скромного жилища. Его склонность к суевериям уступила место страху: на третий день он с радостью укрылся за укреплениями Ктесифона, но тогда только стал считать себя вне всякой опасности, когда река Тигр оградила его от преследования римлян. Известие о его бегстве возбудило ужас и смятение в Дастагердском дворце, во всем городе и в лагере; сатрапы не знали, кого им следует более опасаться — своего государя или неприятеля, а женщины его гарема с удивлением и с удовольствием смотрели на пестрые толпы людей, пока ревнивый супруг трех тысяч жен не запер их снова в более отдаленной крепости. По его приказанию дастагердская армия отступила в новый лагерь: ее фронт был прикрыт Арбой и выстроенными в линию двумястами слонами; войска беспрестанно прибывали из отдаленных провинций, и самые низкие служители царя и сатрапов поступали в солдаты для окончательной борьбы в защиту престола. Хосров еще мог бы заключить мир на благоразумных условиях, а посланцы от Ираклия неоднократно убеждали его пощадить жизнь его подданных и избавить человеколюбивого завоевателя от прискорбной необходимости опустошать огнем и мечом самые красивые страны Азии. Но гордость перса еще не низошла до одного уровня с его фортуной; его на время ободрило известие об отступлении императора; он от бессильной ярости проливал слезы над развалинами своих ассирийских дворцов и слишком долго пренебрегал постоянно усиливавшимся ропотом народа, который был выведен из терпения упорством старика, не щадившего ни жизни, ни собственности своих подданных. Этот несчастный старик сам изнемог от мучительных душевных и физических страданий и, чувствуя приближение смерти, решился возложить царскую корону на голову самого любимого из своих сыновей, Мердазы. Но воля Хосрова уже не встречала прежней почтительной покорности, и гордившийся рангом и достоинствами своей матери Сиры Шируйэ вошел в соглашение с недовольными с целью отстоять свои права первородства и воспользоваться ими, прежде чем откроется наследство. Двадцать два сатрапа, которые сами называли себя патриотами, соблазнились ожидавшими их при новом царствовании богатствами и почестями; солдатам наследник Хосрова обещал увеличение жалованья, христианам — свободное исповедование их религии, пленникам — свободу и денежные награды, а народу — немедленное заключение мира и уменьшение налогов. Заговорщики решили, что Шируйэ появится в лагерь с внешними отличиями царского звания, а на случай, если бы попытка не удалась, приготовили ему убежище при императорском дворе. Но нового монарха встретили единодушные радостные возгласы; Хосров был задержан в своем бегстве (хотя трудно понять, куда мог бы он бежать), его восемнадцать сыновей были умерщвлены в его присутствии и его заключили в темницу, где на пятый день он испустил дух. И греческие, и новейшие персидские писатели подробно рассказывают, как оскорбляли, морили голодом и пытали Хосрова по приказанию бесчеловечного сына, который далеко превзошел жестокосердие своего отца; но во время его смерти чей язык стал бы рассказывать историю отцеубийцы? чей глаз мог бы проникнуть в башню забвения? Религия и милосердие его врагов-христиан низвергли его без всякой надежды на спасение в пропасть еще более глубокую, и, конечно, нельзя отрицать, что на такое адское жилище всех более имеют права тираны всех веков и всяких школ. Слава Сасанидов померкла вместе с жизнью Хосрова; его бесчеловечный сын пользовался плодами своих преступлений только в течение восьми месяцев, а затем в течение четырех лет царский титул присваивали себе девять претендентов, оспаривавшие друг у друга с помощью меча или кинжала обломки разоренной монархии. Каждая персидская провинция и каждый персидский город сделались сценами самовластия, раздоров и кровопролития, и анархия господствовала в течение еще почти восьми лет, пока все партии не смолкли и не примирились под общим игом арабских халифов.