Закат - [23]

Гус отступил на десяток сантиметров. Ему представилось, что он и впрямь начал кое-что понимать.

– Ага. Значит, кто-то пытается рулить в вашем квартале? – перевел он услышанное на свой язык.

Мы не размножаемся бессистемно и хаотично, как вы. Для нас процесс продолжения рода – вопрос, требующий тщательного рассмотрения.

– То есть вы разборчивы в еде.

Мы едим, что хотим. Пища – это пища. Насытившись, мы избавляемся от сосуда.

Гуса распирало от смеха, он чуть не задохнулся. Эти твари говорят о людях, словно покупают их по три штуки за доллар в лавке за углом.

Ты находишь это забавным?

– Нет. Как раз наоборот. Потому и смеюсь.

Съев яблоко, ты выбрасываешь сердцевину? Или собираешь семена, чтобы посадить новые деревья?

– Полагаю, все же выбрасываю.

А пластиковый контейнер? Что ты делаешь с ним, поглотив содержимое?

– Ясно, я понял. Вы опрокидываете несколько литров крови, а затем выбрасываете человека-бутылку. Но вот что я хочу знать. Почему выбор пал на меня?

Потому что нам кажется, что ты наделен некоторыми способностями.

– Откуда вы это взяли?

В частности, из твоего полицейского досье – перечня приводов и судимостей. Ты привлек наше внимание после ареста за убийство на Манхэттене.

Ясно, это они о том голом жирном парне, что безумствовал на Таймс-сквер. Верзила напал на семейство, мирно стоявшее на островке безопасности, и Гус тогда подумал, типа, «только не в моем городе, урод!». Теперь он, конечно, жалел, что не остался в стороне, как все остальные.

Затем ты убежал из-под стражи и, спасаясь, убил еще несколько нечистых.

Гус нахмурился:

– Один из тех нечистых был моим друганом. Откуда вы все знаете, если сидите под землей в этой сраной дыре?

Будь уверен, мы связаны с миром людей на самом высоком уровне. Но коль скоро равновесие должно сохраняться, мы не можем допустить, чтобы нас раскрыли; между тем именно разоблачением угрожает нам сейчас это отродье, штамм нечистых. И вот здесь в игру вступаешь ты.

– Типа войны группировок. Это понимаю. Но вы упустили кое-что очень важное: а какого хрена я должен вам помогать?

По трем причинам.

– Начинаю загибать пальцы.

Первая. Ты выйдешь из этой комнаты живым.

– Годится.

Вторая. Если преуспеешь в нашем деле, разбогатеешь так, как даже в мечтах не мог вообразить.

– Хм. Ну, не знаю. Вообще, у меня довольно живое воображение.

Третья причина… Прямо за твоей спиной.

Гус обернулся. Сначала он увидел охотника – одного из тех мерзких вампов, которые схватили его на улице. Голову вампира скрывал черный капюшон, но из-под него пылали красные глаза.

Возле охотника стояла вампирша, всем своим видом выражавшая глубинный позыв голода – того голода, который нынешнему Гусу был уже очень хорошо знаком. Невысокого роста, грузная, со спутанными черными волосами, в рваном домашнем платье. Вздутие на шее явственно указывало на внутреннее устройство ее горла – там сидело жало.

Над грудью, в основании обметанного мыска платья, виднелось довольно грубо выполненное черно-красное распятие – татуировка, которую она сделала в молодости и о которой впоследствии, по ее словам, очень жалела; как бы то ни было, в свое время это тату смотрелось очень круто, и, что бы она ни говорила, на маленького Густо, сколько он себя помнил, рисунок производил очень сильное впечатление.

Мама. Ее глаза были завязаны какой-то грязной тряпкой. Гус видел, как ходит ходуном ее горло – жало требовало пищи.

Она чувствует тебя. Но нельзя открывать ей глаза. Внутри ее живет воля нашего врага. Он видит ее глазами. Слышит ее ушами. Мы не можем долго держать ее в этом помещении.

Гуса захлестнули слезы дикой злобы. Страшная тоска пронизала болью его тело, накрыла яростью. Лет с одиннадцати он не доставлял маме ничего, кроме стыда и позора. И вот теперь она стоит перед ним – чудовище, монстр, немертвая тварь.

Парень снова повернулся к тем троим. Переполняемый гневом, он отчетливо понимал: здесь, в этой обстановке, он бессилен.

Третья причина. Ты должен ОТПУСТИТЬ ее, дать ей волю.

Августин заплакал. Это были сухие рыдания – как сухой кашель или сухая рвота. Его тошнило от всей этой ситуации, она приводила его в ужас, и все же…

Он опять повернулся к матери. Получалось, что ее словно бы похитили. Да, похитили. Ее взял заложницей тот самый «нечистый» штамм вампиров, о котором говорили эти трое.

– Мама, – промолвил Гус.

Она явно слышала его, но внешне это никак не проявилось.

Укокошить брата, Криспина, было легко, потому что они всегда недолюбливали друг друга. Криспин был наркоманом и еще большим позором, чем Гус. Убийство Криспина – делов-то, вогнал ему в шею тот осколок зеркала – было образцом эффективности: два в одном – семейная терапия плюс вынос мусора. Ярость, копившаяся десятилетиями, выходила из Гуса с каждым движением осколка, перерезавшего шею брата.

Но избавить madre от проклятия – совсем другое. Это будет акт любви…

Мама Гуса исчезла из помещения, однако охотник остался. Гус взглянул на троицу. Он видел их теперь гораздо лучше. Жуткие твари – еще более жуткие в своей неподвижности. За все время они даже не шевельнулись.

Мы обеспечим тебя всем необходимым. Материальная поддержка не представляет для нас проблемы: по ходу времени мы накопили несметные человеческие богатства.