Заиндевевший - [70]

— Зачем вы все это рассказываете мне? — спросила она у Келды.

— А затем, деточка, что этот сильный мужчина заслуживает, чтобы ты хоть изредка вспоминала его добрым словом. Он будет помнить тебя до последнего вздоха, уверена. А ты не хочешь дать ему даже такую малость.

В этот момент ребенок так сильно трепыхнулся в Лее, что она невольно схватилась за живот. Казалось, что даже это еще не родившееся существо осуждает ее за холодность.

— Я постараюсь, — только и промолвила она.

Было еще одно место в этом доме, где Лея проводила много времени. Молельня. От общения с Линн она получала такой мощный заряд бодрости, которого хватало надолго. Была бы ее воля, она бы спускалась в молельню каждый день. Но этого ей Линн не позволяла. Лишь раз в месяц она допускала Лею к себе, проверяла, как развивается малыш и давала обычные житейские советы. Но не советы нужны были Лее, а внутренняя красота духа, которой она не переставала восхищаться. Красивее души Лея еще не встречала. Любовь Леи к Линн была взаимной. Впервые дух этой семьи настолько привязывалась к смертной. Именно поэтому она старалась держать Лею на расстоянии, не зная, чем им обоим может грозить это чувство.

Так незаметно наступила весна. Морозы сменились оттепелью, и очень быстро потеплело. Воздух прогрелся почти по-летнему и как-то слишком стремительно.

В один из дней Лея с вечера почувствовала недомогание. Живот периодически начинал побаливать, но потом боль отступала и снова становилось легко, насколько может быть легко в таком состоянии и с животом, размером с огромный тюк.

Ночью Лея проснулась и поняла, что простыня под ней промокла насквозь. Вот тогда ее скрутила первая настоящая боль. От невозможности терпеть она громко закричала. На крик прибежала Дорта.

— О боги! Началось! — почему-то взвыла рабыня и с воплями о помощи бросилась из покоев Леи.

Приступы боли следовали один за другим. Вокруг Леи суетились какие-то женщины. Они подкладывали под нее пеленки, щупали живот, вытирали пот со лба. А ей было так плохо, как никогда до этого. Каждый раз, когда накатывала боль, ей казалось, что сейчас она точно не выдержит и уйдет в мир иной. Но приступ заканчивался, и Лея с удивлением осознавала себя живой, пока не накатывала новая волна.

Сколько длилась пытка она и примерно не знала. В какой-то момент к боли присоединилось тянущее чувство, словно что-то пыталось выбраться из нее наружу. Противостоять этому не было никакой возможности.

— Молодец, девка. Тужься, — вслушивалась она в голос. — Малыш вот-вот появится. Негоже ему так долго сидеть в тебе. Тужься, кому говорю. Я не могу помочь тебе. Ты все должна сделать сама.

И она тужилась. Кричала, рычала и тужилась снова и снова. Пока боль не отступила, как по волшебству и в комнате не раздался какой-то странный писк. Это даже плачем назвать было трудно, словно пищал мышонок.

— Какого богатыря ты подарила этой семье! — услышала Лея восторженный голос повитухи. — Крепкий, розовощекий…

Несмотря на явное облегчение, Лею мутило нещадно. В какой-то момент приступ изнурительной рвоты вывернул ее наизнанку.

— Ничего, так бывает, — успокоила ее повитуха, переодевая во все сухое и меняя постель. — Теперь станет легче.

— Почему он молчит? — спохватилась Лея, поняв что больше не слышит писк малыша.

— Так спит он, — в голосе повитухи слышалась улыбка. — Устал малец, пробиваясь на свет.

Лея знала точно, что в комнате, кроме нее и повитухи, еще находятся Кая и Дорта. Они суетились вокруг малыша, то и дело восхищаясь, каким ладным тот появился на свет.

— Не могли бы вы ненадолго оставить меня? — попросила Лея.

Тут же ее обдало недовольство свекрови, но просьбу ее та выполнила безропотно.

— Дайте мне его, — велела Лея повитухе.

— Конечно, дорогая. Самые волшебные минуты, когда вдыхаешь запах новорожденного. Так может пахнуть только собственный ребенок.

В руки Леи опустился небольшой теплый сверток. Она сжала его, чувствуя, как тело обдало жаром, внутренности вспыхнули огнем, заставляя согнуться от боли.

— Что с тобой?! — испугалась повитуха. — А ну ка, дай мне его!

— Все в порядке, — с трудом произнесла Лея, выпрямляя спину и прижимая сына к себе. — Прошло…

На самом деле ничего не прошло. Огонь внутри нее разгорался все сильнее, рискуя испепелить дотла. Боль была нестерпимая, но Лея держалась из последних сил, чтобы только не подать виду. Она склонилась над лицом малыша, прижалась носом к его теплому лобику и втянула в себя воздух. В следующий момент словно что-то взорвалось внутри ее головы, вся она оказалась в центре яркого сполоха, а из глаз брызнули слезы. Это были слезы радости, потому что к Лее вернулась ее жизнь, разрушая весь тот лед, что сковывал ее последние месяцы. Она вспомнила все с того момента, когда начала помнить себя в детстве. Слезы лились из глаз ее безостановочным потоком, а она все прижимала к себе маленький сверток и не могла надышаться его ароматом — ни с чем несравнимым в мире.

— Поплачь, деточка, поплачь, — приговаривала повитуха. — Выплесни все воспоминания о пережитой боли со слезами. А то как же ты еще захочешь иметь детей…

Лея и выплескивала, но не ту боль, что испытала недавно, а ту, что жила в ней непозволительно долго. А еще она любила — дико, нестерпимо, фанатично. Она любила всем сердцем это крохотное существо, что держала сейчас в руках, что вернуло ее к жизни. Она любила мужчину, что подарил ей сына. Она простила ему все, стоило только памяти вернуться. Она простила его даже раньше, чем осознала это.