Загул - [5]

– Здорово, Гарик! – обрадовался Ксенофонтов.

– Виделись уже, – усмехнулся Нефедов. – Что-то я, Ксюха, не узнаю твое авто.

– Я ее перекрасил. Нравится? – Ксенофонтов с гордостью похлопал машину по боку.

– Мне-то что… – Нефедов пожал плечами. – Ты, я думаю, снова жениться собрался?

– Угадал! – весело хохотнул Ксенофонтов.

– И на ком же?

– Так тебе и скажи…

– Ну, удачи…

Нефедов двинулся было в обход машины, но Ксенофонтов выскочил на тротуар и перегородил ему путь уже своим телом.

– Куда это ты?

– Как куда? Домой, конечно. Ты, брат, еще только женишься, а я уж давно…

– Ну нет! – Ксенофонтов взял крепко его за рукав. – Теперь ты попался. Или мы это дело сейчас обмываем, или ты мне не друг.

– Да что за дело-то? – Нефедов попытался вырваться. – Что, собственно, ты собрался обмывать?

– Как это что? Покраску! Сам же машину мою не узнал… Я хотел в гаражах отпраздновать, но теперь только с тобой.

– Лучше бы ты праздновал в гаражах… – покачал головой Нефедов.

Сам он не находил покраску Ксюхиной машины чрезвычайным событием. В прошлом году она была голубая, а еще раньше желтая. Обычно такое преображение совпадало с появлением на заводе очередной миловидной молодой специалистки. В глазах этих романтичных особ Ксенофонтов был вне конкуренции – именно благодаря своему спортивному автомобилю. К сожалению, техническая часть этого автомобиля давно не соответствовала его наружности и омоложению не подлежала. Месяц-другой Ксенофонтов со своей новой избранницей раскатывали по городу и целовались за тонированными стеклами, но потом в машине что-нибудь ломалось, она отправлялась надолго в ремонт, а отношения влюбленных переходили в трудную фазу расставания.

Добиться от Ксюхи признания, кто на этот раз явился причиной перемены автоимиджа, не составляло труда, но можно было и подождать, пока тот не проболтается сам. Второй вариант Нефедова вполне устраивал; к тому же он не сомневался, что это была их отдельская рыжая Леночка.

В любом случае отказаться от обмывки покраски не было никакой возможности. Нефедов обреченно вздохнул и полез в карман за мобильником, чтобы предупредить Надю о своей задержке. Однако телефона в кармане не оказалось.

– Забыл… – пробормотал он и вздохнул еще горше. – Утром забыл, когда собирался.

– Ничего, пусть будет для нее сюрприз, – шуткой откликнулся Ксенофонтов.

Открыв пассажирскую дверцу, он переставил с сиденья на пол портфель, внутри которого раздался незвонкий стеклянный стук.

– Прошу!

Нефедов, нагнувшись, сунул голову в машину. Салон был двухместный, маленький, и в нем удушливо пахло кокосовым дезодорантом.

– Ну нет, – сказал Нефедов. – Слишком тут у тебя интимная обстановка.

Ксенофонтов пожал плечами:

– Не хочешь в машине – давай на воздухе. Но только не в подворотне, как ханыги, а чтобы как культурные люди.

Заявленному условию в ближайших окрестностях соответствовало лишь одно место. Культурные люди из числа посетителей «Московского» выпивали всегда на соседнем стадионе «Энергия». Он тоже, как завод и ГСК, был обнесен бетонным забором, но в этом заборе никто не удосужился сделать проходную со стороны гастронома. Здесь входом служил безобразный пролом, с которым смотрители стадиона боролись многие годы, то зашивая его досками, то вымазывая несохнущей краской. Делали это они зря, потому что во время спортивных состязаний посетители гастронома становились самыми горячими болельщиками.

К счастью, в тот вечер пролом действовал, и Нефедов с Ксенофонтовым благополучно им воспользовались. Но они были далеко не первыми. И поросший бурьяном пустырь, примыкавший к спортивной арене, и ступени трибуны пестрели группками заводчан, не желавших уподобляться ханыгам. Свободными оставались только само футбольное поле, песочница для прыжков в длину да резиновая окружная дорожка, по которой бежал одинокий и почти неуместный сейчас человек в трусах. Бежал он небыстро, с каждым шагом тяжело припадая на ногу; трибуна подбадривала его свистом, но бегун или не хотел ускориться, или уже не мог.

Товарищи выбрали себе место где-то на пятом ярусе. Солнце спряталось уже за верхний край трибуны, но деревянная скамья, испещренная подобающей клинописью, тысячу раз перекрашенная, окаменевшая от старости, еще грела зад.

Ксенофонтов открыл свой портфель. Заглянув в него, Нефедов увидел три бутылки с желтыми, неровно наклеенными этикетками.

– «Агдам»? – удивился он. – Лет двадцать его не пил.

Ксенофонтов выудил из портфеля бутылку и повертел в руках.

– Вот, Гарик, и дожили мы до хороших времен, – сказал он глубокомысленно. – «Агдам», и без очереди – это же коммунизм практически.

Товарищи сковырнули с бутылки пробку, разлили вино в пластмассовые стаканчики и залпом выпили. Потом они закурили и некоторое время сидели, погрузившись в молчание.

Вагончик

У Хохлов на краю участка под большой плакучей березой стоит строительный вагончик. Какими судьбами заехал он на личное подворье, неизвестно. Аккуратно выкрашенный голубой краской, вагончик кажется таким добротным, что просто не верится, будто он списанный. Впрочем, друзей Толи Хохла неясное происхождение вагончика никогда не интересовало – главное, что он был и что Хохол-старший не совал в него носа. Раньше вагончик сотрясался от воплей и магнитофонной музыки, его пучило от табачных извержений, но Толин родитель терпел все это и лишь поглядывал, чтобы молодежь не топтала грядки. Он думал, что таким образом решает проблему поколений.