Заговор в Уайтчепеле - [44]

Она озабоченно, с гримасой жалости на лице, осмотрела неожиданного гостя, соображая, чем ему можно помочь.

– Побеседовал с группой местных, – сказал Самуил, вытирая губы окровавленным платком и морщась в попытке улыбнуться.

– Подожди, не три! – распорядилась миссис Каранская, отводя его руку с платком ото рта. – Дай-ка я посмотрю… Исаак, принеси воду и мазь!

– Тебя ограбили? – спросил ее муж, не двигаясь с места.

Самуил пожал плечами.

– Главное, остался жив. Могло быть и хуже.

– Сколько отобрали? – не унимался Исаак.

– Какое это сейчас имеет значение?! – прикрикнула на него Лия. – Потом разберемся. Я ведь сказала, принеси воду и мазь. Человеку же больно! Вся рубашка в крови. Тебе известно, каких трудов стоит отмыть кровь с хорошей ткани?

Питт знал, где находятся насос и кувшин. Он вышел через заднюю дверь и через пять минут вернулся с полным кувшином воды, не представляя, правда, насколько она чистая.

Каранские расположились по обе стороны от Самуила, сидевшего с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула. Когда Томас вошел в комнату, они тут же замолчали.

– Вот, хорошо! – быстро произнес Исаак, принимая у него кувшин. – Большое спасибо.

Он отлил около пинты воды в чистую кастрюлю и поставил ее на плиту. Лия к тому времени уже сходила за мазью.

– Это слишком много, – резко сказала она, выхватывая банку с мазью из рук мужа. – Не останется для следующего раза. А в том, что будет следующий раз, можешь не сомневаться.

– Давай решать проблемы по мере их поступления. Господь не оставит нас, – возразил ей Каранский.

Женщина раздраженно фыркнула.

– Он уже не оставил тебя, наделив мозгами. Так используй их! Ситуация с каждым днем ухудшается, это очевидно. Католики и протестанты режут друг другу глотки, кругом бомбисты, один безумнее другого, а теперь еще разговоры о том, что собираются взорвать сахарный завод…

Самуил по-прежнему молча сидел между ними. Питт прислонился к кухонному шкафу.

– Никто не собирается взрывать сахарный завод, – поспешно произнес Исаак, бросив на жену укоряющий взгляд.

– А-а, ты тоже слышал об этом? – спросила она, подняв брови и округлив глаза.

– Зачем им это нужно? – Исаак старался говорить как можно более спокойным тоном.

– Разве им нужна причина? – В голосе миссис Каранской прозвучала ирония. Она театрально пожала плечами. – Они анархисты и поэтому ненавидят всех.

– Мы не имеем к этому никакого отношения, – заметил хозяин дома. – Нас это не касается.

– Если взорвут сахарный завод, это коснется всех, – возразила его супруга.

– Хватит, Лия.

Теперь в голосе Исаака послышались жесткие нотки. На сей раз это был приказ.

– Позаботься о Самуиле, – сказал он жене. – Я найду для него немного денег. И остальные помогут. А ты делай свое дело.

Лия смотрела на него несколько секунд, нахмурившись, явно настроенная на дальнейшие препирательства, но что-то в выражении его лица заставило ее подчиниться.

Тем временем закипела вода, и Питт снял кастрюлю с плиты.

Спустя час Томас пришел в комнату, где Исаак обычно работал над своими книгами, вручил ему несколько шиллингов в фонд помощи Самуилу и очень обрадовался, когда деньги были с благодарностью приняты. Это являлось знаком того, что его признали за своего.

* * *

Телман никому не говорил о разговоре с кэбменом. Прошло три дня, прежде чем ему удалось сдвинуть свое частное расследование с мертвой точки. Уэтрон еще раз вызвал его к себе, поинтересовался состоянием дела, которым он в данный момент занимался, и потребовал полного отчета о расходовании им служебного времени.

В своих ответах Сэмюэль был очень точен и чрезвычайно серьезен. Его новый начальник занял место Питта, не имея на это никакого права. Пусть он сделал это не по собственной инициативе, но дела это не меняло. Уэтрон запретил Телману вступать в контакт с бывшим шефом и впредь проявлять интерес к делу Эдинетта. Инспектор пристально смотрел в его круглое, гладко выбритое, нагловатое лицо.

Во вторник вечером у него опять появилось свободное время. Выйдя из здания управления на Боу-стрит, Телман первым делом купил у уличного торговца сэндвич с ветчиной и лимонад с мятой, а затем медленно двинулся по Оксфорд-стрит, погрузившись в размышления.

Днем ранее он еще раз просмотрел записи, сделанные им во время расследования, и обратил внимание на отсутствие сведений о том, где находился и чем занимался Эдинетт в течение нескольких промежутков времени, каждый продолжительностью четыре-пять часов. Тогда это не имело для полиции значения, поскольку ее интересовали только детали происшествия. Теперь же это было все, чем располагал инспектор.

Он замедлил шаг, не имея ни малейшего представления о том, куда идет. Сэмюэль лишь знал, что необходимо что-то делать. И ради Питта, и потому, что ему не хотелось возвращаться к Грейси с пустыми руками. Зачем Джон Эдинетт трижды ездил в столь не подходящее для него место, как Кливленд-стрит? К кому он ездил? Может быть, предавался там тайным порокам, а Феттерс уличил его в этом? Маловероятно. Да и какое дело могло быть до этого Феттерсу? Если в действиях его друга отсутствовал криминал – да даже если бы и присутствовал, – никого это не касалось. Или же Феттерс узнал об Эдинетте нечто такое, чего не должен был знать… Тогда это точно был криминал. Но в чем он заключался? Полицейский немного прибавил шагу. Вероятно, ответы на эти вопросы следовало искать на Кливленд-стрит. По всей видимости, других ключей к разгадке не было.