Заговор в Насцензе - [32]

Но осторожность не требовалась, Кампобассо была пустой. Гостиница была жуткой с темными окнами вместо глаз, пустая и не видящая. Петро отвел взгляд, не желая думать о мертвых стражах внутри. Поляна была пустой, кроме белки, ищущей объедки. Даже в конюшне никого не было, только сломанная упряжь позвякивала от ветра, дрожа на крючке.

Казалось, прошел час, хотя на деле могло быть меньше. Эмилия вернулась к деревьям, стараясь шуметь не сильнее бурундука в траве, пока приближалась к нему.

— Сюда, — сказала она ему.

— Постой, — она раздраженно обернулась, словно злилась из-за каждой секунды, которую она теряла. Петро подавил желание напомнить, что, если бы они следовали ее протоколу, они еще сидели бы у реки. — Как насчет…? — он кивнул в сторону гостиницы.

Лицо Эмилии до этого было каменным, но от упоминания погибших стражей оно смягчилось. Она моргнула и замерла. Сердце Петро сжалось. Стражи были ее товарищами. Может, даже друзьями. Если она и вела себя строго и по правилам, то это из-за того, что ее так учили. Они не ожидали, что это путешествие окажется опасным. Они думали, что поход будет скучным. Эмилия была растеряна, как и он, скорее всего.

— Мы позаботились о них, — сказала она. Это воспоминание точно было болезненным, но она не позволила себе отвлечься от дела. — Было бы жестоко бросить их так. Я нашла льдохранилище сзади. Мы с Жилем оттащили их туда, чтобы они… сохранились, пока мы не вернемся. Для прощания с ними.

Было ужасно думать, что Алусио Рапони и Бонифацио де Макзо лежали на том льду, который был натертым в малиновом вине, которое они радостно пили вечером. Коллета гордилась тем льдом. Петро скривился. Эмилия не так поняла его выражение лица. Она сжала его пальцы на пару секунд.

— Они были хорошими.

То, как она сказала это, звучало так, будто она соглашалась с тем, что он не высказал. Он кивнул.

— Да, — она сжала еще раз и подняла его на ноги. Они снова отправились в путь.

Петро признал одно: Эмилия была хорошей ищейкой. В инсуле он видел, как к работе подходили умелые художники и ремесленники, и ее метод был схожим. Она смотрела на следы на земле таким же критичным взглядом, как его отец или кто-нибудь в мастерской Диветри на красный шар сияющего стекла, горячего от печи, когда проверял его на изъяны и пузырьки. Как мастер-скульптор, ожидающий вдохновения, разглядывая кусок мрамора, она опускалась и рассматривала простой пучок травы. А потом примятые травинки рассказывали ей то, что нужно было, и она с уверенностью поднималась и сообщала, что они шли вперед. Это было чудесно.

Эмилия умело отмечала мелкие приметы и знаки, соединяла их в целое. Если Петро обращал внимание на детали на земле — свежая хвоя, упавшая с сосны, примятый мох, речной камень в еще влажной грязи, отпечаток пальца на коре дерева, — он не всегда видел в них что-нибудь примечательное. Для Эмилии они будто рассказывали историю.

— Они остановились тут, наверное, для еды и воды, — сообщила она.

От слов о еде желудок Петро стал урчать. Он съел немного орехов, которые дал Амадео, часы назад.

— Повезло им, — сказал он под нос, но не стал произносить это громче.

К счастью, Эмилия не заметила. Она обошла дерево.

— Он с трудом встал, сбил мох и камни, — она склонилась к камню. Обратная его сторона была гладкой. Она вернула белый камешек размером с ладонь во вмятину в земле, куда он идеально подходил, словно лежал там несколько лет до прошлой ночи. Она провела пальцем по коре. — Его плечо или голова ударились тут, — она подняла взгляд. — Достаточно сильно, чтобы упала хвоя.

Петро видел перед глазами, как происходило то, что она говорила. Даже вмятину в коре, где могли быть плечи Адрио.

— Ты невероятна, — прошептал он, видя все это от ее слов. — Гениальна, — она сделала вид, что не слышала, но Петро видел, что ее порадовала похвала. — Значит, он еще жив.

— Значит, кто-то боролся тут, и это произошло… за последнюю половину дня, наверное, — она не спешила сообщать, что Адрио еще жив, но Петро надеялся. — Может, нам стоит отдохнуть, — предложила она.

Он выглядел хуже, чем думал? Наверное, потому что, когда Эмилия взглянула на него, она словно сжалилась. Его одежда промокла, но не от речной воды — это уже высохло после утра. Он был потным, от волос до штанов. Его щеки точно были красными от усилий. Он молчал о том, как плохо себя чувствовал, даже когда он был уверен, что не мог сделать ни шагу дальше, но, может, на лице все было написано.

— Если нужно, то можем, — сказал он, стараясь звучать без эмоций.

Она промолчала, хотя звучало так, словно она тихо фыркнула. Она села на ствол упавшего дерева, сняв перед этим рюкзак. Она вытащила оттуда металлический контейнер, в котором что-то плескалось. Она откупорила его, сделала два глотка воды — только два, это вспомнил Петро, когда она вручила ему флягу. Два его глотка едва начали прогонять сухость из его горла. Он мог сейчас выпить всю реку. Он даже поймал каплю, которая потекла из горлышка к его подбородку и жадно слизнул ее с пальца.

Он отдал флягу, сел и прислонился к бревну, ощущая боль в спине после многих часов ходьбы.