Заговор в начале эры - [97]

В эти дни к Цезарю пришел Красс. Он был встревожен и напуган не меньше сенаторов, ибо Помпей был прежде всего его личным соперником.

Цезарь принял Красса во внутреннем саду, где они расположились у фонтана, построенного хозяином в бытность квестором пять лет назад. Несмотря на январь, зима этого года была удивительно мягкой в Риме, словно природа, наконец, решила смилостивиться над римлянами.

Красс поведал Цезарю о сомнениях, столь явно терзавших многих сенаторов. Они не могли и не хотели верить Помпею и ради него нарушать священную традицию избрания римских консулов. Подсознательно они страстно желали избрания никчемных кандидатов, не стремящихся к непомерному удовлетворению своих честолюбивых планов. Цезарь понимал, что Красс руководствуется прежде всего эгоистическими чувствами уязвленного самолюбия, ибо для сенаторов столь же нежелательна была бы и кандидатура самого Красса, популярного в Риме политика и кредитора многих из них.

Но говорить об этом самому консуляру не следовало. Дружба с Крассом нужна была еще больше самому Цезарю, ибо сумма его долга уже превышала три миллиона денариев, что составляло в итоге около пятисот талантов, сумму огромную даже для политических деятелей Рима.

Никто, кроме Красса, не мог так щедро субсидировать различные кампании Цезаря, и Юлий знал это. Но и никто в Риме не мог так хорошо организовывать рекламные избирательные кампании, как Цезарь, и Красс, в свою очередь, также хорошо осознавал это.

Они нуждались друг в друге все более очевидно, и поэтому их разговор носил осторожный, но дружеский характер.

— И все-таки я не понимаю, — недоумевал Красс, — почему ты поддерживаешь этого выскочку Метелла Непота. Ведь всем ясно, что он хочет провести кандидатуру Помпея — оптимата и верного сторонника Суллы. А ты по всему городу распускаешь слухи, что это на благо Рима и его жителей. Тебе нужен еще один консул-оптимат?

Цезарь улыбнулся, подставляя лицо редким лучам солнца.

— Ты забываешь, что и сам когда-то был оптиматом. И воевал вместе с Помпеем на стороне Суллы. У нас давно уже нет привычного деления на оптиматов и популяров. Есть старики-сенаторы, которые всеми силами держатся за власть. Они не отдадут ее никому, даже тебе, Красс, даже «своему» Помпею. Есть честолюбие Помпея, и есть честолюбие Катилины. Есть приверженцы и того и другого. Но привычных партий в Риме давно уже нет. Все признают только одну партию — партию собственной выгоды. И это главный стимул действий наших сенаторов и Помпея.

— Тогда в чем твоя выгода? — подозрительно спросил Красс.

— Поссорить Помпея с сенатом, — ответил Цезарь, — показать Помпею, что только в союзе с нами, с тобой и со мной, он сможет свалить это старое болото.

— Тебе нужен Помпей? — презрительно пожал плечами Красс.

— И тебе тоже, — холодно заметил Цезарь, — без его армии твои деньги никому не нужны. Хотя и они очень важны, — поспешно добавил он, опасаясь обидеть Красса.

Тот молчал, напряженно раздумывая.

— Значит, через несколько дней вы с Метеллом потребуете изменения закона?

— Да, и сенаторы, конечно, не пойдут на это. Если они согласятся, значит, признают свое бессилие, а если откажут, а это случится наверняка, всем будет ясно, что мы — надежные и единственные сторонники Помпея и римских ветеранов его армии, а не сенат. В таком случае кого будет поддерживать эта армия, Красс? Сенат, отказавший в праве их полководцу, или нас, защищающих эти права?

Красс молчал долго, очень долго. Он привык просчитывать варианты.

— Хорошо, — наконец, выдохнул он, — я согласен.

На следующее утро Цезарь устроил бесплатную раздачу хлеба по всем римским кварталам. Недовольным торговцам, потерявшим часть дохода, в тот же вечер были возвращены недостающие суммы. И они славили Цезаря. Хотя и возвращали им деньги Красса.

Во всех тавернах и кабаках рассказывали о подвигах Помпея, о доблести его легионов. Возмущенные люди требовали разрешить великому полководцу баллотироваться в консулы в нарушение закона.

Через два дня, когда эти разговоры достигли своего критического уровня, Метелл и Цезарь объявили о готовящемся проекте нового закона. В этот день к курии подошло несколько тысяч сторонников Цезаря, среди которых было много бывших легионеров и гладиаторов. Некоторые из них были даже вооружены.

Сенаторы, протискивающиеся сквозь эту плотную толпу, видели на лицах людей нетерпение и непримиримость.

На открывшемся заседании первым слова попросил Метелл Непот. Сенаторы, разгоряченные криками толпы, которые доносились с улицы, взорвались, едва Метелл начал говорить. Но деньги Красса сделали свое дело. Довольно много сенаторов кричало в поддержку Метелла, требуя предоставить ему возможность выступить.

Катон в бессильной ярости огляделся по сторонам, когда увидел улыбку Цезаря. Она подействовала на него, как удар хлыста. Он вскочил на ноги.

— Требую прекратить это обсуждение, — закричал он, — нарушение римских законов непозволительно никому, даже самому Гнею Помпею. Как народный трибун я накладываю вето на этот проект.

— Предатель! — завопил Луций Аврелий Котта.

— Я тоже, — вскочил со своего места другой народный трибун Квинт Минуций Терм.