Заговор в начале эры - [145]

— Именем Венеры — богини любви и Юноны — богини семьи, следуйте за мной.

Процессию возглавил племянник Цезаря — шестнадцатилетний Квинт Педий. Он нес факел из прутьев терновника. За ними двинулись молодые. Выходя, Юлия внезапно обернулась и, в нарушение всех законов, бросилась к отцу, обнимая его. Она заплакала, а Цезарь почувствовал, как помимо воли глаза его увлажняются и ему труднее всего на свете отпустить сейчас дочь.

— Юлия, — предостерегающе сказала Аврелия, взяв ее за руку, — тебе пора.

Дочь оторвалась от отца, и он, задыхаясь, хватая воздух непослушными губами, отвернулся.

Процессия вышла из дома.

За новобрачными шли двое ребят, которые должны были внести невесту в дом. Это были Гай Азиний Поллион и Луций Галлий Цимбр. По обычаю, оба молодых человека должны были иметь живых родителей. Оба они впоследствии станут командовать когортами и легионами в армиях Цезаря. И если первый останется ему верен, то второй будет в числе заговорщиков, наносивших ему удары в день убийства.

За ребятами следовали сыновья Помпея — Гней и Секст, родные и близкие жениха и невесты. Рядом с Юлией род Помпея казался ничтожным, несмотря на все заслуги полководца и его отца. Юлия была прямым потомком трех величайших родов Рима — Юлиев по отцу, Аврелиев по бабушке, Корнелиев по матери. В ее свадебном шествии принимали участие представители этих и других виднейших родов «Вечного города». Замыкали шествие певцы, музыканты, актеры, мимы.

Во время шествия новобрачных осыпали орехами и монетами, желая им счастья. Подойдя к дому Помпея, пронуба Флавия распорядилась, чтобы мальчики принесли жир кабана и волка, после чего вместе с Юлией смазала порог дома, предварительно рассыпав вокруг орехи.

Жир кабана укреплял, по вере римлян, семью, а жир волка считался даром Марсу, охранявшему молодых от различных напастей. Помпей, подойдя к порогу, взял в руки две чаши с горящим огнем и водой.

Юлия, подойдя к нему, приняла обе чаши, бросив в каждую по лепестку из венка на голове. После чего передала чаши пронубе.

Пока Флавия, высоко подняв чаши, призывала богов, а жрецы совершали жертвоприношения, оба молодых человека, подняв Юлию, внесли ее в дом.

Дальше, кроме новобрачных и пронубы, никто не смел проходить. Поллион и Цимбр, взяв чаши, встали у входа.

Пройдя вестибул, молодые вошли в атрий, где находилось супружеское ложе. После чего Флавия оставила молодоженов.

Юлия стояла спиной к Помпею, когда услышала шаги подходившего мужа. Она вдруг испугалась, поворачиваясь к нему.

Но его взгляд, брошенный на жену, полный любви и понимания, чуть успокоил ее.

— Юлия, — просто сказал Помпей, — я действительно люблю тебя, — и шагнул к ней.

Какую ночь пережил Цезарь, можно догадываться. Ибо только бессмертные боги знают, что чувствует отец в день свадьбы своей дочери.

Глава XLIX

Приблизились замышляющие лукавство; далеки они от закона Твоего.

Псалтырь, 118:150

Год консульства Гая Юлия Цезаря стал годом народных собраний. Практически все вопросы выносились на обсуждение шумных сборищ народа и принимались большинством голосов. На Форуме беспрерывно выкрикивались популистские лозунги, к восторгу собравшихся. В таких условиях трудно было обсуждать целесообразность принятия того или иного закона. Достаточно было крикнуть несколько лозунгов о величии Рима и римлян, как под восторженный рев собравшихся проходил любой закон.

Бибул, запершись у себя дома, посылал отчаянные послания сенату, на которые давно никто не обращал внимания. Оптиматы не рисковали появляться на площади перед народом, и многие сенаторы просто отсиживались дома, предпочитая даже не ходить на заседания сената.

Сенаторы-оптиматы, рисковавшие пройти в сенат, подвергались всевозможным оскорблениям со стороны люмпенов и плебеев. На одно из заседаний вообще не явилось две трети сенаторов. Недовольный Цезарь, заметив, что нет даже кворума, обратился к старейшему сенатору, заменившему в этот день принцепса сената, Консидию:

— Почему сенаторы не хотят выполнять своих обязанностей во благо Рима и римского народа?

— Они боятся приходить, — невозмутимо ответил Консидий, — толпа, стоящая перед курией, требует их отречения и изгнания. Ты ведь знаешь, Цезарь, как в городе сейчас не любят оптиматов.

— Так почему ты сам не боишься и не остаешься дома? — с улыбкой спросил Цезарь.

— Меня освобождает от страха моя старость, — сказал сенатор, — ибо краткий срок жизни, оставшийся мне, не требует большой осторожности.[169]

Цезарь промолчал, но по его указанию в день заседаний сената преторы и эдилы оттесняли толпу от курии.

На Форуме сам Цезарь появлялся только в сопровождении Помпея и Красса под радостные крики толпы. В сенате отныне первое слово всегда предоставлялось Помпею, а второе — Крассу.

По предложению народного трибуна Публия Ватиния Цизальпинская Галлия была передана на пятилетний срок Цезарю с правом набора трех легионов. После того как этот закон был утвержден в народном собрании, сенаторы вынуждены были согласиться, не рискуя возражать против мнения римлян.

Замученные и растерянные, сенаторы не просто отменили свой собственный закон о пастбищах, но разрешили Цезарю набор еще одного легиона, присоединив к его провинциям и Нарбонскую Галлию.