Заговор красного бонапарта - [98]

Копия — Берлин, Канделяки.

Тухачевскому проездом Берлин не задерживаться тчк избегать политических высказываний тчк Сталин.

— Готово? Умница, Розочка. Хвалю за быстроту. Телеграмму сдай немедленно в шифровальную и дальше для отправки молнией…

* * *

Таня с восторгом читала и перечитывала короткие слова записки, врученной ей посыльным:

«Завтра у „Солдатской могилы“. В то же время и таким же путем, как в последний раз у „Пестрого Васи“».

Она поняла, что нужно прибыть к восьми часам вечера к Триумфальной арке с соблюдением тех же предосторожностей, как это было в последний раз в Москве, у храма Василия Блаженного.

Все шло так радостно и удачно. Только что была получена последняя телеграмма из Москвы — победа советских стрелков оказалась оглушительной и по всем видам состязаний. Даже москвички далеко оставили сзади себя парижанок. Тане будет о чем порассказать в Москве! Она уже представляла себе, как с цифрами в руках будет докладывать на ряде собраний, а потом попросту рассказывать друзьям об этой чудесной поездке. Конечно, о многом ей будет запрещено говорить, чтобы не смущать честных пролетариев картинками жизни парижских рабочих, которые живут куда комфортабельнее и сытее советских инженеров и партийцев… Но это все — впереди. А сейчас, сегодня — встреча с милым Мишей. И встреча запросто, не на ступеньках церкви, а много, много часов совсем вместе, не боясь никаких слежек и арестов. Кто может выследить в Париже, этом человеческом муравейнике, двух людей, которые имеют советский опыт конспирации? Кто выследит человека, сменившего несколько такси и полдюжины метро?.. Ах, как чудесно! Встретиться сперва в Париже, а потом — вернувшись в Москву — и там тоже, на родной земле. С ним, с Мишей, ей так хорошо…

Девушка не разбиралась в своих чувствах к суровому маршалу с такой кровавой славой. Для нее он был просто «ЕЕ МИША», в душе которого она не поняла, а просто почувствовала своей девичьей тонкой интуицией большое и тяжелое одиночество и какую-то усталость от постоянной и жестокой жизненной борьбы. Сама этого не сознавая, девушка внесла в жизнь железного солдата что-то теплое, задушевное, уютное.

Часто, внутренне улыбаясь, Тухачевский думал, что у каждого человека есть своя собственная линия спектра. И чем ярче сам человек, тем богаче, красочнее, пестрее спектр его жизни. В этом спектре должны быть не только основные линии жизни — голод, борьба и любовь, но и много более нежных, сложных оттенков, полупрозрачных, неясных и… человечных. Голод Тухачевский видал и на войне, и в плену, и в побегах. Борьбы в его жизни было столько, что ее хватило бы на десяток «нормальных» жизней. Но любви — настоящей, пылкой, пламенной, страстной, нежной, жертвенной, всепоглощающей — он не знал никогда, да и не был способен на такую любовь. Он ясно понимал, что Таня — милая влюбленная девочка, искреннее чистое сердце, которой в первый раз опалено пламенем любви. И эта ее чистая, нежная влюбленность была на пестром, резком и богатом спектре его жизни чем-то вроде нежно-золотистой полосочки среди кроваво-пурпурных черт, определявших весь основной тон его жизни. При мысли о Тане, о ее сияющей влюбленности и ясной, чистой вере в него, при воспоминании о ее робких нежных пальчиках, всегда словно теплая волна проходила по его телу. Таня была для него словно игрушкой, кусочком тепла и нежности в его жизни-борьбе. Он как-то даже не думал о ней, как о молодой хорошенькой женщине и чувствовал только какую-то потребность в ее милой женственности, застенчивой нежности и любви. Он сам насмешливо и скептически усмехался при анализе этого нового для него ощущения, но оно было так ново и приятно. И в самом деле, почему бы не погреться «на старости лет»? Почему бы не смягчить одинокое заледеневшее сердце светлым розовым теплом этой милой девочки?..

«Орлам случается и ниже кур спускаться, Но курам никогда до облак не подняться»…

Почему иногда не перестать быть суровым маршалом и не превратиться просто в милого Мишу для этой славной девушки, для которой его слава, звание, деньги и положение не играют ровно никакой роли? Для нее он просто «МИША», в компании которого так расцветало ее юное сердце и возле которой так смягчалось его ожесточившееся сердце… Ему, жестокому солдату, готовившемуся к самому ответственному сражению своей жизни, право, вовсе не плохо было немного растормозиться и отдохнуть в веселой компании Тани, с которой не нужно ни дипломатничать, ни сдерживаться, ни настораживаться, ни носить постоянную маску. И за которой даже не нужно было ухаживать, ибо она этого не требовала и не замечала. В ней чувствовалось что-то родное и близкое… Что ни говори — только искреннее тепло сердца заражает и передается другому. Только такое тепло может согреть жизнь и хоть немного растопить ледяшку, лежащую на том месте, где должно биться нормальное человеческое сердце…

— Стареешь, товарищ поручик гвардии, явно стареешь, — шутливо говорил сам себе Тухачевский, отмечая свою радость от предстоящей встречи с Таней. Надевая широкий плащ в передней советского полпредства, он невольно усмехался самому себе.