Заговор красного бонапарта - [100]
— Но мне неловко… В таком костюме. При машине.
— Ну, вот какие пустяки, — безапелляционно прервала его Таня — Свои люди, земляки. Идем, дорогой товарищ…
Ей, переполненной счастьем, хотелось приласкать и пригреть каждого встречного…
Через полчаса в отдельном кабинете, раскрасневшийся от нескольких рюмок водки, старый врач рассказывал Тане:
— Ну, конечно, конечно… Маршал сам вам никогда не признается в своих добрых делах! Про него многое рассказывают, особенно о его жестокости. А про доброе — молчат…
— А ведь и в самом деле, Михаил Николаевич, — Таня пыталась принять официальный тон, но увидев улыбки собеседников, — добродушную Тухачевского и мягкую доктора, — смущенно засмеялась. — Ну, прости… Миша… Но ведь, правда, про тебя страшное рассказывают. Словно, ты чудовище какое-то… Людоед настоящий… Правда это?
Тухачевский усмехнулся еще шире.
— Ерунда, Таня… Поверишь ли, я в жизни лично ни одной капли крови зря не пролил. Вот доктор — так тот морями кровь человеческую пил…
Девушка, казалось была очень обрадована, — Правда, правда?.. Я так и чувствовала, что ты вовсе не жестокий человек.
Она вздохнула с облегчением. Мужчины, улыбаясь, посмотрели на ее оживленное счастливое лицо. Зачем было ей объяснять, что не сам Тухачевский, а люди по его приказу проливали кровь? И проливали не морями даже, а океанами и не «зря». Зачем отравлять ее юную душу ужасами гражданской войны?
— Ну, конечно, Михаил Николаевич вовсе не жесток, — подтвердил старый доктор. — Вот вам и со мной пример… Дело было так: при одном отступлении из-под Гродно комиссар моего полка сбросил раненых с подвод и приказал нагрузить их всякой партлитературой, А я взбеленился, отстегал его нагайкой (он даже револьвера не вынул: просто удрал), опять нагрузил раненых и вывез их в тыл… Заварилось дело. Еще, слава Богу, что хаос был, отступление, не сразу все выяснилось. Но для меня дело складывалось совсем плохо — комиссар всегда прав. И вот на мое счастье довелось мне с Михаилом Николаевичем об этом деле поговорить. Он и шепнул мне — дезертировать в Восточную Пруссию и там интернироваться… Ведь все равно — даже его, командарма, покровительство не спасло бы меня от мести комиссаров. А ведь он и сам кое-чем рисковал, давая такой совет. Я так и поступил и тем спас свою голову.
— Ну, конечно же, ты, Миша, добрый! В этом я всегда была уверена.
Маршал мягко усмехнулся и погладил пальцы девушки, сжимавшие бокал с шампанским.
— А видишь ли, Таня, есть жестокость и есть безжалостность. И это никак не одно и то же.
— Как так?
— Да уж так, — уклонился от ответа Тухачевский. — Мало еще тебе лет, чтобы это понять. Давай лучше вот попросим нашего доктора порассказать нам о здешнем житье-бытье.
Оживленно и весело прошло еще полчаса. Настороженность Тухачевского к неожиданному гостю прошла; он снял свой пиджак (он был в штатском костюме) и, видимо, чувствовал себя очень уютно. Ужин удавался на славу. Таня была весела, как птичка, доктор мягко остроумен и деликатен, а время шло незаметно. Наконец, Тухачевский заметил, что старый его сослуживец хочет его о чем-то спросить, но никак не решается.
— В чем дело, доктор? Вы словно застенчивым стали. О чем-то хотите меня спросить?
— Вы угадали, — нерешительно ответил старый врач. — Уж если мы так, по-дружески откровенно, говорим, то разрешите мне задать вам один серьезный вопрос. Многого мы, эмигранты, в советской действительности не понимаем. Эти вот последние политические процессы совсем выбили нас из седла. Теперь скоро начнется опять громкий процесс «параллельного троцкистского центра». Неужели опять люди будут признаваться в заведомой чепухе, каяться и просить себе расстрела?
— А что ж им остается другого? — усмехнулся маршал.
— Как так? — опешил врач. — Ведь это же абсолютно непонятно, — мировые имена и вдруг — то на службе Гестапо, то троцкисты, то какие-то нелепые вредители. Евреи состоят на службе у Гитлера, русские продают свою страну оптом и в розницу. Какая-то трагическая комедия, но объяснить ее здесь никто толково не может. Говорят про какие-то медикаменты, но это ведь ерунда. Медикаментами можно притупить нервную сопротивляемость, но на этих процессах обвиняемые говорят, как нормальные, а часто даже остроумные люди… Как все это объяснить?
Тухачевский, не спеша, налил себе рюмку водки. Под светом яркой люстры отдельного кабинета его лицо заметно помрачнело. Таня с тревогой увидела, как опять легли жесткие складки около милого рта, а крылатые темные брови хмуро сдвинулись. Ах, как неудачно вышло с этим политическим разговором! И как этот милый старик не понимает, что они приехали сюда отдохнуть, а не заниматься политикой? Но взглянув на оба напряженных лица, она поняла, что все эти вопросы для мужчин полны важности и значения.
— Ну, что ж, — невесело усмехнулся Тухачевский. — Разве в самом деле объяснить вам всю нехитрую механику этого дела?… Ну, ладно…
Он, не спеша, выпил рюмку и продолжал:
— Это пусть иностранцы все объясняют таинственной «ам сляв»… Даже у Зиновьева, — усмехнулся он зло. — Но мы, русские, должны понимать… Вам, конечно, трудно представить себе всю тонкость работы аппарата ГПУ… Оно всего может добиться. И если через месяц вы, скажем, доктор, будете похищены и потом на открытом суде, в присутствии иностранных корреспондентов, признаетесь в изнасиловании египетского сфинкса по заданиям Гестапо, — я ничуть не удивлюсь… Да, да, не усмехайтесь… Конечно, проще всего застращать, подкупить, запугать. Но если эти способы почему-либо непригодны, прибегают к длительной психологической обработке. Как, скажем, в дни «просвечивания», когда у советских богатеев выкачивали спрятанную ими валюту — людям ревнивым показывали фотографии, снятые с их жен в совершенно недвусмысленных позах с «друзьями дома». Для политических процессов избирают более тонкие пути: человеку, отдавшему свою молодость и жизнь на службу революции, всегда можно как-то доказать, что его признание — это тоже служба той же революции. Но даже если не таким способом, то другим. Представьте себе, например, что вы неожиданно арестованы. Наступают недели одиночной камеры, а уж там дело поставлено, можно сказать, научно…
Прошу читателя не искать в этой книге социально-политических тем или развязки тонких и путанных «психологических узлов». «Рука адмирала» — это просто, жизнерадостно-авантюрный роман из жизни современной подсоветской молодежи, тех юных душой, бесшабашных «неунывающих россиян», которым (даже и в трезвом виде) — «море — по колена» и «сам чорт — не брат!», И для которых — вопреки «советской обработке» — мощное величественное слово «РОССИЯ» всегда полно неумирающей силы и неувядающего очарования…
Настоящая книга является переводом воспоминаний знаменитой женщины-воительницы наполеоновской армии Терезы Фигёр, известной также как драгун Сан-Жен, в которых показана драматическая история Франции времен Великой французской революции, Консульства, Империи и Реставрации. Тереза Фигёр участвовала во многих походах, была ранена, не раз попадала в плен. Она была лично знакома с Наполеоном и со многими его соратниками.Воспоминания Терезы Фигёр были опубликованы во Франции в 1842 году. На русском языке они до этого не издавались.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Новый остросюжетный исторический роман Владимира Коломийца посвящен ранней истории терцев – славянского населения Северного Кавказа. Через увлекательный сюжет автор рисует подлинную историю терского казачества, о которой немного известно широкой аудитории. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
В романе выдающегося польского писателя Ярослава Ивашкевича «Красные щиты» дана широкая панорама средневековой Европы и Востока эпохи крестовых походов XII века. В повести «Мать Иоанна от Ангелов» писатель обращается к XVII веку, сюжет повести почерпнут из исторических хроник.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Книга Елены Семёновой «Честь – никому» – художественно-документальный роман-эпопея в трёх томах, повествование о Белом движении, о судьбах русских людей в страшные годы гражданской войны. Автор вводит читателя во все узловые события гражданской войны: Кубанский Ледяной поход, бои Каппеля за Поволжье, взятие и оставление генералом Врангелем Царицына, деятельность адмирала Колчака в Сибири, поход на Москву, Великий Сибирский Ледяной поход, эвакуация Новороссийска, бои Русской армии в Крыму и её Исход… Роман раскрывает противоречия, препятствовавшие успеху Белой борьбы, показывает внутренние причины поражения антибольшевистских сил.