Загон предубойного содержания - [22]

— Ну тогда, уважаемый коллега, готовьтесь к последнему и решительному! Как говорится, ave Caesar! Morituri te salutant.

Винторогий патриарх угрюмо кивнул в ответ, не поднимаясь с соломы.

Лёха перехватил поудобнее тесак, по-хозяйски прошёл через загон, нагнулся над бывшим академиком, лежащим на соломенной подстилке, и пощекотал его по шее холодным лезвием.

— Вставай, козляра! Смерть твоя пришла! Ты у нас сегодня быком будешь. Андалузским.

— Не андалузским, Лёха, а каталонским. — серьёзно поправил Митяй.

— Тем более. — откликнулся тот и повернулся опять к Цунарефу. — Короче, мы пришли тебе корриду делать. Ты за быка будешь, я за матадора.

— Это я уже понял. — спокойно ответил винторогий козёл, неторопливо поднимаясь на ноги и встряхнулся, сбрасывая с шерсти приставшую солому.

— Вот и хорошо. Отдайся мне жертвой, и за это умрёшь не на скотобойне, а на арене. Не как скотина, а как герой.

— "Признай, презренный, господина! Отдайся жертвою ему!" — глумливо продекламировал безоаровый козёл из безопасного угла.

— "Пёс! Пёс тебе пусть будет жертвой!" — продолжил Цунареф цитату и повернулся к человеку с ножом. — Уважаемый двуногий! Герои не отдаются жертвой, а сражаются и умирают в бою.

— Конечно сражайся, для того и коррида! Просто у тебя против меня нет шансов. Ты же всё-таки не бык, а козёл.

— Я понимаю, что я не каталонский бык, а всего лишь мархур, то есть, винторогий козёл. Но ведь и вы, уважаемый прямоходящий, тоже не матадор, а всего лишь квалифицированный мясник!

— Вот именно, родной! Я — мясник, а ты — мясо.

— Если я для вас не более чем мясо, уважаемый, то почему бы вам не отвести меня в вашу камеру смерти и не убить током как всех остальных?

— Потому что я сперва хочу с тобой подраться!

— Значит вы не будете отрицать, что вам нужна не только моя шкура в качестве трофея, но и моя душа! Надеюсь, вам известно, что души соприкасаются ближе всего в любви и в бою?

— Ты глянь, как грамотно рассуждает! — восхитился Митяй, аккуратно кладя связку шампуров на солому. — А ещё говорят, что у скотины души нет, только у человека… Может, не будешь его убивать?

— Может, и не буду. Только пусть он сперва докажет, что у него есть душа.

— А у меня есть душа, как вы считаете, господа богословы из убойного цеха? — ехидно поинтересовался Царандой.

— У тебя она если когда-то и была, то ты её давно уже продал. — брезгливо ответил Митяй и, подойдя, отвесил ему тяжеленного пинка пудовым ботинком. Безоаровый козёл, пронзительно взмекекекнув, сделал громадный скачок, и перепрыгнув через ограду загона, галопом умчался в цех.

Митяй покачал головой и вернулся к ограде, а Лёха с минуту сверлил глазами нечеловеческие зрачки своего противника, после чего повелительно произнёс:

— Говори!

— Хорошо. Я расскажу вам, кому и зачем вы хотите принести меня в жертву. Но сначала позвольте мне сказать несколько слов о себе. Нас насчитывается всего восемь видов: нубийский, пиренейский, альпийский, винторогий — это я, затем сибирский, кавказский и наконец безоаровый, как мой коллега, которого ваш товарищ ударил ногой в ответ на безобидный, в сущности, вопрос. Вы когда-нибудь слышали, что учёные называют нас, козлов, каменными? Это потому что мы горные животные. Посмотрите на мои пальцы. Они обуты в роговые башмаки и идеально приспособлены для движения по скалам. Вы можете мне не верить, но когда я бегу по горной тропе, и мои пальцы соприкасаются с нагретым солнцем камнем, я ощущаю музыку движения, как пианист, исполняющий сонатное аллегро.

Лёха покачал головой и хмыкнул.

— Ах, да… Вы же не знаете, что такое сонатное аллегро… — с сожалением промолвил Цунареф. — Ну хорошо. Скажем просто: моё тело идеально приспособлено для жизни в горах, где мы рождаемся и живём. Я сразу рождаюсь тем, кто я есть, я счастлив быть тем, кто я есть, и я никогда не задам себе вопроса о том, кто я, кто меня создал и зачем, и что со мной случится после смерти. Меня не тревожат эти вопросы, потому что моя душа неотделима от моего тела, и покуда она пребывает в этом состоянии, она счастлива. А теперь посмотрите на свои пальцы. Они могут держать нож, играть на музыкальных инструментах, печатать на пишущей машинке, шить, стирать, варить варенье, делать целую массу других дел… Ваше тело и ваш не в меру развитый ум, ум прямоходящих, столь пластичны в своей искусственной среде, что вы могли бы избрать себе любой образ жизни, но жизнь чаще всего вынуждает вас делать то, что вам не нравится. И тогда душа, лишённая необходимого счастья, начинает будоражить ум, являющийся её ближайшим инструментом, а ум начинает задавать вопросы, на которые никогда не бывает ответа.

— Какие вопросы? — Лёха несколько раз угрюмо воткнул нож в покрытую соломой сухую землю, каждый раз рывком вытаскивая его и проводя пальцами по лезвию.

— Вопросы о происхождении, сущности и назначении всего и вся. О своей жизни и о своей душе. О своём месте и назначении в этом мире. Вы начинаете задавать эти вопросы, потому что только несчастливая, изначально потерянная душа может заставить ум задать эти вопросы. Вот, например, ваша жизнь. Вам непонятно, почему вы должны каждый день приходить сюда, в это страшное место, и отнимать жизнь у существ, более совершенных чем вы сами. У созданий, которые не сомневаются в своём Создателе, потому что он не дал им повода в нём сомневаться.