Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? - [13]
Когда жеребьевка закончилась и мы все собрались на линии старта, Рокки объявил:
— Ну-с, дамы и господа, мы уже почти готовы. А теперь, ребята… мужчины, помните, вы должны ступать с пятки на носок. Если кто-то из вас сойдет с дистанции, вашему партнеру придется бежать два круга, которые будут засчитаны ему за один. Вы дадите нам старт, мисс Килер?
Мисс Килер кивнула, и Рокки подал Ролло стартовый пистолет. Тот отнес его мисс Килер, сидевшей в ложе, в первом ряду, с какой-то девушкой, которую я не знал. Джексона там не было.
— Ну-с, дамы и господа, а теперь — полный вперед! — сказал Рокки. — Прошу, мисс Килер… — Он дал знак рукой.
Мы с Глорией протолкались вдоль помоста к линии старта и, когда мисс Килер нажала курок, ринулись вперед, врезаясь в остальных и отталкивая их, чтобы вырваться в лидеры. Глория держала меня за руку.
— Держись за пояс! — заорал я и попытался прорваться сквозь толпу. Все спотыкались друг о друга, каждый хотел пробиться вперед… Но постепенно мы растянулись по трассе. Я зашагал так широко, что Глории пришлось догонять меня вприпрыжку.
— Эй, ты, с пятки на носок! — крикнул Ролло. — Ты перешел на бег!
— Делаю что могу, — ответил я.
— С пятки на носок! — кричал он. — Вот так…
Обогнав нас, Ролло продемонстрировал, как он это себе представляет. Я наловчился довольно быстро. Главное — правильно работать бедрами и плечами. Стоило мне только понять это, и я легко справился с требованием. Это было так просто, что на миг мне пришло в голову, будто таким спортивным шагом я уже когда-то ходил, но не мог припомнить когда, а значит, вряд ли нечто подобное было. Все-таки память у меня уникальная.
Мы мчались по дорожке уже пять минут, держались среди лидеров, когда я неожиданно почувствовал, что Глория перестала двигаться, точнее говоря, перестала двигать ногами. Я ее тащил на себе. Меня не покидало ощущение, что она вот-вот перережет мне желудок поясом.
— Слишком быстро? — спросил я и сбавил ход.
— Д-да, — едва выдавила она.
Одна из медсестер набросила мне на шею мокрое полотенце. При этом я от неожиданности едва не потерял равновесие.
— Вытри лицо, — посоветовал я Глории.
И в этот момент мимо нас пронеслась пара номер тридцать пять, собираясь первой войти в поворот. Но такой спурт оказался партнерше не по силам. Споткнувшись, она отпустила ручки на поясе партнера.
— Помощь паре номер тридцать пять! — взревел Рокки Граво, но, прежде чем медсестра или тренер успели подхватить девушку, она рухнула плашмя и еще несколько метров проехала по паркету. Будь я один, я сумел бы обогнуть лежащее тело, но на мне висела Глория, и я боялся, что на крутом повороте она может вылететь с трассы. (Проходить поворот с уцепившейся за вас девицей — это похуже перетягивания каната.)
— Осторожно! — вскричал я, но предупреждение запоздало и ничего не дало. Глория споткнулась о лежащее тело, свалив и меня. Я заметил, что еще четыре или пять пар не успели остановиться. Я изо всех сил пытался подняться на ноги. Рокки что-то сказал в микрофон, и публика громко вздохнула.
Я встал. Травм вроде не было, но колени горели, и я догадался, что содрал на них кожу. К нам подбежали медсестры и тренеры, начали поднимать девушек на ноги, а Глорию и Руби на носилках отнесли в бокс.
— Ничего страшного, дамы и господа, — заявил Рокки. — Небольшое столкновение… на нашем дерби постоянно что-то происходит… пока девушки находятся в боксе, их партнерам два круга будут засчитываться за один. Отлично, ребята, пропустите наших бегунов-одиночек на внутреннюю дорожку.
Я изо всех сил рванул вперед, чтобы не утратить позицию, которой мы добились в забеге. Теперь, когда Глория не висела у меня на поясе, я казался себе легким как перышко. Тренер с медсестрой уже подошли к Глории. Медсестра поднесла ей к носу нюхательную соль, тренер массировал ноги. Врач прослушивал через стетоскоп, как работает ее сердце. Другой тренер, тоже с медсестрой, тем временем приводил в чувство Руби. Прежде чем Глория вернулась на площадку, я пробежал четыре круга. Она была ужасно бледна.
— Выдержишь? — спросил я, притормаживая. Она только кивнула.
Публика хлопала и топала, Рокки что-то орал в микрофон. Чуть позже Руби тоже вернулась на дорожку, но выглядела чуть живой.
— Спокойнее, — твердил Ролло, вприпрыжку сопровождавший нас. — Вам ничто не угрожает…
И тут я почувствовал острую боль в левой ноге, которая снизу вверх пронзила все тело и едва не расколола мне темя.
— Господи, — вскрикнул я, — что случилось с ногой!
— Топни, топни! — кричал Ролло.
Я не мог согнуть ногу. Она меня просто не слушалась. Отяжелела как бревно. Стоило мне сделать шаг, боль снова ударила в темя.
— У участника пары номер двадцать два судорогой свело ногу, — сказал Рокки в микрофон. — Тренеры, помощь паре…
— Топни, топни ногой! — орал на меня Ролло.
Я топнул изо всех сил, но нога заболела еще сильнее.
— Топни, топни ногой…
— Ах ты засранец! — сорвался я. — Мне же больно…
Тренеры подхватили меня под мышки и утащили в бокс.
— Забег продолжает наша прелестная партнерша из пары номер двадцать два, — объявил Рокки, — наша маленькая Глория Битти. Замечательная девушка! Бежит одна, пока ее партнеру оказывают помощь, ведь ему судорогой свело ногу. Вы только взгляните, как она летит по дорожке! Пропустите ее на внутреннюю дорожку, ребята…
Первым в сборнике — роман Хораса Маккоя, в котором наряду с криминальной интригой, автор развенчивает идеи своекорыстного насилия и имморализма. Романы Джорджа Кокса и Роберта Пайка построены по трем классическим принципам детективного жанра: остросюжетность, психологизм, отточенность мышления следователя-аналитика.
Представленные в настоящем издании романы являются вершиной творчества американского писателя Хораса Маккоя.Жестко и хладнокровно Маккой повествует об изломанных судьбах молодых юношей и девушек, привлеченных блеском и славой Голливуда и отвергнутых равнодушным городом, а если прибегнуть к обобщению, он повествует о судьбе целого поколения и шире – каждого человека, о его одиночестве и мечтах, обреченных на вечное «несвершение».
Роман Хораса Маккоя, в котором наряду с криминальной интригой, автор развенчивает идеи своекорыстного насилия и имморализма.
От издателяПри жизни Хорас Маккой, американский журналист, писатель и киносценарист, большую славу снискал себе не в Америке, а в Европе, где его признавали одним из классиков американской литературы наравне с Хемингуэем и Фолкнером. Маккоя здесь оценили сразу же по выходу его первого романа "Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?", обнаружив близость его творчества идеям писателей-экзистенциалистов. Опубликованный же в 1948 году роман "Скажи будущему — прощай" поставил Маккоя в один ряд с Хэмметом, Кейном, Чандлером, принадлежащим к школе «крутого» детектива.
При жизни Хорас Маккой, американский журналист, писатель и киносценарист, большую славу снискал себе не в Америке, а в Европе, где его признавали одним из классиков американской литературы, наравне с Хемингуэем и Фолкнером. Маккоя здесь оценили сразу же по выходу его первого романа «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?», обнаружив близость его творчества идеям писателей-экзистенциалистов. Следующий роман Маккоя «В саване нет карманов», вышедший в свет в Англии, упрочил славу писателя в Европе.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.