Загадочный перстень - [29]

Те давние события необъяснимым образом переплелись с сегодняшними. Сейчас тоже есть труп — француз Аржен. Аржен, который, возможно, вовсе не француз, и вообще — загадочная личность, которую, почему-то, боялась Варя. Пальцы, покалеченные пальцы!..

Викентий Павлович уже понял, чем он займется сейчас, прямо с утра. В управление он подъехал только для того, чтоб захватить с собой унтер-офицера Акимова. Да напомнить Никонову:

— Серёжа, лезь на родословное древо Анненковых, не мешкай!

И поехал в здание военного архива. Хорошо, что Полтавский округ входил в сферу Харьковского гарнизона — все документы оказались под рукой. Акимов провёл его к нужным стеллажам, достал нужные бумаги. Отпустив унтера, Викентий Павлович расположился за столиком в тихом уголке, нашёл все записи, касающиеся штаб-офицера Загрельского.

Происхождение, родители, брат, сестра, гимназия… К этому, если нужно, он потом вернётся. А пока — дальше. Университет, медицинский факультет… Стоп! Медицинский! Это интересно. Правда, Владислав Загрельский окончил только три курса, потом был исключён. «За недостойное поведение»: кутежи, дебоши, не отданные денежные долги. Есть докладная записка двух преподавателей: они соглашаются с моральной необходимостью исключить Загрельского, но сожалеют, поскольку тот — очень способный к медицине студент, подающий большие надежды…

Аржен тоже медик. В Мюнхене он работал лаборантом, приглядывался, раздобыл бланки клиники — наверное, это было не слишком сложно. Подделал рекомендации… Однако, даже с рекомендациями простой лаборант не смог бы за три года стать отличным хирургом. А Загрельский — медик! Правда, недоучка, но зато — очень способный…

Почему, думая об Аржене, он всё время возвращался мыслью к Загрельскому? Загрельский уже почти семь лет, как мёртв! И всё же: если предположить, только предположить, что Загрельский не был убит в Севастополе, и что он — это Аржен. Тогда его должен был бы убить Коринцев. Узнать и убить! Узнать, например, по изуродованным пальцам. И Варя, она боится именно пальцев, потому что подсознательно помнит изуродованную руку насильника… Но в деле Загрельского нет упоминания о травме руки. Что ж, это понятно: войсковые сведения — это не криминальное дело, на особые приметы там внимания не обращают.

Но Коринцев не мог убить Аржена, у него, как раз, прекрасное алиби: в момент убийства он спасал девушку!

И тут Викентий Павлович чуть не задохнулся от догадки и негодования на себя, даже хлопнул ладонью по лбу. Всё так просто! Часы, их убийца мог намеренно разбить и остановить стрелки на нужном времени. А врачи ошиблись минут на пятнадцать-двадцать в определении срока смерти. Он ведь тогда ещё обратил внимание, что в номере закрыты все окна, и в комнате — жара: в отеле, несмотря на тёплую погоду, всё ещё топили. Да и доктора — не профессиональные патологи, а хирурги-глазники…

Значит, алиби Коринцева сомнительно. Но, впрочем, какое это имеет значение? «Если бы я сам, своими глазами, не видел мёртвого Загрельского…».

Был труп, тут ничего не поделаешь. И этот один факт рушит всю пирамиду, мысленно выстроенную Петрусенко.

… В управлении Никонова не было. Он оставил для Викентия Павловича записку: «Уехал к одному знатоку геральдики». Петрусенко понял: помощник вникает в родословную Анненковой. Он попросил принести ему в кабинет судебное дело Коринцева. Коль бывший осуждённый жил теперь здесь, то и копия его судебного дела хранилась в надзорных органах города. А Петрусенко затребовал её ещё сразу, как только узнал о криминальном прошлом Коринцева.

Набив табаком трубку и раскурив её, Петрусенко стал медленно листать странички, внимательно вчитываясь. Итак, тело убитого обнаружили в портовых доках. Он был заколот двумя ударами в область сердца. Орудие убийства — офицерский кортик с инициалами «А.К.», — нашли тут же, рядом с жертвой. В кармане кожаного полупальто лежала записка: «Мерзавец, оставь мою жену в покое! Иначе — себя погублю, а Юлию спасу!» Кортик принадлежал лейтенанту Коринцеву, записка, хотя и без подписи, — тоже ему. Был опознан почерк, да и сам Коринцев не отрицал своего авторства. За два часа до обнаружения убитого, в казино, где проводил время Загрельский, принесли записку, отдали ему. Загрельский прочитал, презрительно хмыкнул:

— Ревнивый муж хочет со мной поговорить! Ждёт за углом в карете. Да уж, так прямо и пробегу!

Приятели, окружавшие его, захохотали. Один спросил:

— Это Юленькин муж, что ли? Коринцев?

— Да он, кто же ещё! А я вот как!..

И Загрельский сунул скомканную записку в пепельницу, чиркнул спичкой. Клочок бумаги моментально осел на дно серым пеплом. Но через несколько минут Загрельский вдруг передумал.

— Чёрт с ним, пойду, встречусь, поговорю, — сказал. — А то подумает ещё, что струсил.

И ушёл. Больше Загрельского живым не видели. Жена Коринцева Юлия рассказала, что, перед уходом из дома на поиски Загрельского, муж устроил ей жестокую сцену ревности…

«Так, — подумал Викентий Павлович, останавливаясь на несколько минут. — Всё это нетрудно фальсифицировать. Записка, полученная в казино, сожжена, а другая почему-то оказалась как раз в кармане куртки, хотя написана была недели две назад. Но особенно — брошенный рядом с трупом именной кортик: это уже ни в какие ворота не лезет. Впрочем, в тех обстоятельствах могло показаться вполне правдоподобно…». Однако Петрусенко искал не оправдание Коринцева, а нечто совсем другое. Он стал читать дальше.