Расследование ведет Николя Лe Флош, комиссар уголовной полиции Шатле.
Николя Лe Флош — уполномоченный следователь по особо важному делу
Каноник Франсуа Лe Флош — опекун Николя Ле Флоша
Жозефина Пельван — домоправительница каноника Ле Флоша
Маркиз Луи де Ранрей — крестный отец Николя Ле Флоша
Изабелла де Ранрей — дочь маркиза
Сартин — начальник полиции Парижа
Лаборд — первый служитель королевской опочивальни
Гийом Ларден — комиссар полиции
Пьер Бурдо — инспектор полиции
Луиза Ларден — супруга (во втором браке) комиссара Лардена
Мари Ларден — дочь комиссара Лардена от первого брака
Катрина Госс — кухарка в доме Ларденов, в прошлом маркитантка
Анри Декарт — доктор медицины
Гийом Семакгюс — корабельный хирург
Сен-Луи — негр, слуга Семакгюса, в прошлом раб
Ава — жена Сен-Луи, кухарка Семакгюса
Пьер Пиньо — семинарист
Эме де Ноблекур — прокурор в отставке
Отец Грегуар — аптекарь в монастыре Карм Дешо
Полетта — содержательница борделя
Сатин — девица из борделя
Брикар — без определенных занятий, в прошлом солдат
Рапас — без определенных занятий, в прошлом мясник
Старуха Эмилия — торговка супом, в прошлом проститутка
Мэтр Вашон — портной
Камюзо — комиссар полиции, надзирающий за игорными заведениями
Моваль — правая рука комиссара Камюзо
Папаша Мари — привратник в Шатле
Сортирнос — осведомитель Шарль Анри
Сансон — палач
Рабуин — агент
Предусмотрительное Божество скрывает то,
Что суждено, ночной покров накинув на него…
Гораций
В пятницу, 2 февраля 1761 года, ближе к полуночи, по дороге из Лa Куртий в Ла Вилетт медленно двигалась повозка. День выдался пасмурный, к вечеру небо и вовсе почернело, и разразилась гроза с ливнем и шквалистым ветром. Если бы кому-нибудь вдруг взбрело в голову обозреть сию дорогу, он бы, разумеется, заметил колымагу, влекомую тощей кобылой. Чахлые блики тусклого фонаря освещали сидевших на козлах двух мужчин, закутанных в широкие черные плащи, сливавшиеся с темнотой. Несчастная коняга, скользившая копытами по размытой дороге, останавливалась через каждые десять туазов[1]. Повозка подпрыгивала на ухабах и рытвинах, и стоявшие в ней две бочки глухо стукались друг о друга.
Последние дома, расположенные на окраине предместья, утонули в ночной мгле, а вместе с ними и редкие огоньки. Дождь прекратился, и сквозь просвет в тучах выглянула луна, озарив своим бледным светом безлюдный пейзаж. По обе стороны дороги простирались подернутые клочковатым туманом холмы, заросшие колючим кустарником. Кляча остановилась и, задергав поводья, резко затрясла головой. В ночном холодном воздухе разливался стойкий приторный запах трупного разложения. Мужчины, напоминавшие больших черных призраков, дружно запахнули плащи, прикрыв полой нос. Широко раздувая ноздри, коняга стояла, пытаясь понять, откуда проистекают гнилостные сладковатые миазмы, и, несмотря на удары кнутом, только сдавленно ржала, но стронуться с места отказывалась решительно.
— Кажется, кляча не хочет нас везти дальше! — воскликнут тот, кого звали Рапас. — Готов поспорить, она чует мясо! Давай, вылезай, Брикар, бери ее под уздцы и веди нас дальше!
— Когда я вместе с папашей Шевером служил в полку Дофина, я такое видел под Бассиньяно в 1745 году. Лошади, что тащили пушки, отказывались идти при виде трупов. Сентябрь стоял жаркий, и мух кругом…
— Заткнись, все уже слышали про твои походы. Лучше займись лошадью, да поживей. Ишь, как бьет копытом! — воскликнул Рапас и дважды огрел кнутом костлявые бока коняги.
Едва Брикар с недовольным ворчанием выпрыгнул из повозки, как его деревяшка, заменявшая ему половину правой ноги, тотчас увязла в грязи. Ухватившись за протез обеими руками, он с трудом вытащил его. Справившись с этим нелегким делом, он поковылял к лошади, по-прежнему топтавшейся на месте и не желавшей двигаться вперед. Брикар схватил ее под уздцы, но животное, отчаянно дернувшись, толкнуло его в плечо. Изрыгая целый поток ругательств, одноногий со всего размаху шлепнулся на землю.
— Чертова кобыла уперлась. Придется разгружать здесь. Впрочем, мы почти доехали.
— Я не могу тебе помочь, проклятый костыль вязнет в грязи.
— Послушай, сейчас спустим бочки и откатим их подальше, — сказал Рапас. — За два раза управимся. И буду тебе признателен, коли ты подержишь лошадь.
— Не оставляй меня одного, не нравится мне это место. А это правда, что здесь вешали покойников? — жалобно произнес Брикар, усиленно растирая раненую ногу.
— Ну, ты хорош, а еще говорил, что и не такое видал! Скрипеть будешь, когда работу сделаем. Зато как закончим, так сразу в кабак, к Марте. Теперь денег нам на все хватит: и на стакан, и на девочек, ежели повеселиться захотим! Да твой дед еще не родился, когда здесь уже перестали вешать. Сейчас сюда из столицы и окрестных деревень свозят дохлую скотину. Прежде живодерня была в Жавеле, а теперь на Монфоконе. Чуешь, как мерзко пахнет? А летом, особенно перед грозой, даже в Париже хоть нос затыкай, вонь до самого Тюильри добирается!
— Точно, воняет знатно, только чувствую я, мы тут не одни.
— Заткнись. Крысы, вороны да собаки — вот и все здешнее общество. Промышляют, обгладывая скелеты. Конечно, ходит еще всякая шваль, из тех, что подыхают с голоду. Они тоже себе кусочки отхватывают, чтобы в супчик бросить. Но о них лучше не думать, а то я как вспомню, так сразу в глотке пересыхает. Словом, не трусь! А ты куда бутылочку-то пристроил? Ага, вот она!
