Загадочный перстень - [10]

И правда, коренной петербуржец, выходец из интеллигентной литературно-актёрской семьи, первую свою прокурорскую должность получил именно здесь, в этом городе. Но он сам избрал свой путь. Когда блестяще окончил юридический факультет Московского университета и получил учёную степень, молодому Кони предсказывали выдающуюся научную карьеру. Но он решил иначе, выбрал практическое дело, суд. И был это совершенно не случайный выбор, не просто желание молодого юриста получше узнать жизнь. Ещё совсем недавно прошла земельная реформа и упразднение крепостного права. В России трудно и непросто, но образовывался иной общественный уклад. В управление, в административную власть городов, губерний, уездов пришли новые люди, и часто — очень активно и демократически настроенные. Вот почему Анатолий Фёдорович Кони с таким энтузиазмом, без колебаний отказался от профессорской карьеры в университете и начал работать в суде. Ему было только 23 года, когда он стал товарищем прокурора Харьковского окружного суда по Валковскому и Богодуховскому уездам.

Как раз в те же годы шла и судебная реформа. Кони был её большим энтузиастом. В одной из своих статей он писал, что эта реформа «призвана была нанести удар худшему из видов произвола, произволу судебному, прикрывающемуся маской формальной справедливости». Старый чиновничий закрытый суд заменялся на суд присяжных, основанный на принципах гласности. Как только в Валковском уезде были избраны мировые судьи и их приписали к Харьковскому окружному суду, в маленький городок Валки стал постоянно приезжать на каждое заседание съезда мировых судей товарищ прокурора Анатолий Фёдорович Кони.

Викентий Павлович Петрусенко хорошо знал Валки — маленький городок, больше похожий на большое село. Здесь практически ничего не изменилось со времён работы в Валках Кони. Несколько красивых особняков, в том числе и здание земской управы, мрачная каменная тюрьма — вот и все основные признаки города. Петрусенко приходилось бывать в Валках и летом, и осенью, он знал, как утомительны поездки туда — в непролазную осеннюю грязь или летнюю жару, от одной почтовой станции до другой, с утомительным ожиданием конного транспорта… Но Анатолий Фёдорович ездил постоянно, а ведь он был человек очень болезненный. Однако, приезжая в Валки, не позволял себе отдохнуть, шёл к следователю валковской тюрьмы, проведывал арестонтов, садился за изучение криминальных и гражданских дел, которые должны были в ближайшее время слушаться. Да, ответственный был человек. И очень принципиальный. Работники следственных органов знают и помнят, как не раз прокурор решительно откладывал рассмотрение дел из-за отсутствия достаточных доказательств вины подсудимого. И сам считал преступным отступление от любого, пусть и маленького пункта закона. При этом даже в молодые годы умел спокойно, но решительно настоять на своём. Не раз пробовали именитые, облечённые властью люди давить на него. Но Анатолий Фёдорович в своей правоте был бесстрашным человеком. А ведь внешне он был не броским: на улице, в простой гражданской одежде, походил на студента. В суде, в форменном мундире с золотым шитьём, казался ещё более юным, трогательным. Невысокий, худенький, сутуловатый и светловолосый, с выразительными серыми глазами и красивым изгибом губ — таким Кони был в молодости, таким оставался и до старости.

Викентий Павлович дважды общался с обер-прокурором Сената Анатолием Фёдоровичем Кони. Один раз, когда по делам службы ездил в Санкт-Петербург, другой — когда Кони сам приезжал в Харьков на громкий процесс террористов-экспроприаторов. Викентий Павлович восхищался этим блестящим юристом и прекрасным человеком. В худеньком и сутулом, уже очень пожилом человеке ощущалось столько духовной силы, ясной мысли и нерушимых принципов. Кстати, полгода назад Петрусенко по одному делу встречался с Харьковским архиепископом Амвросием. Тот рассказал ему забавную историю. Как раз в приезд Кони в Харьков, на процесс террористов, архиепископ предложил Анатолию Фёдоровичу постричься в монахи.

— А ведь я не шутил, — рассказывал владыка Амвросий. — Господин Кони не женат, нет детей — то есть, главных моральных препятствий. Человек он глубоко верующий, высокодуховный. А какой умище! Я сказал ему: бросайте всё и постригайтесь! Через месяц станете архимандритом, через год — епископом, а потом…

— Не согласился? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Петрусенко. Он хорошо понимал своего именитого коллегу.

— Не согласился, — с явным огорчением подтвердил архиепископ. — Сказал: «На меня важное следствие возложено…»

… Сейчас, сидя у себя в кабинете, Петрусенко вспомнил всё это и вновь подумал, что все показания Кисляка необходимо перепроверить.

ГЛАВА 7

От полицейского управления на Николаевской площади до Епархиальной улицы, где располагался особнячок семьи Петрусенко, было совсем недалеко. Викентий Павлович шёл пешком. Он уже свернул с Сумской улицы, шумной и в это позднее время — заполненной гуляющей публикой, открытыми кофейнями и ликерочными, проносящимися экипажами, — на свою тихую Епархиальную. Здесь, в двух шагах, но уже словно иной мир: спокойный шелест деревьев, уютный свет фонарей… безлюдно.