Загадочный город - [150]

— Как вы догадались, что это была палатка Фласка? — поинтересовался Ференсен, на лице которого читалась величайшая сосредоточенность, как будто он уже нащупал разгадку тайны.

— Там я обнаружил кроссворд. Фласк придумывал кроссворды для газет. В палатке остался черновик с пустыми квадратами, черными и белыми, и только одной подсказкой — и та без ответа. Фласк над ним еще работал.

— А что за подсказка? — спросил Ференсен. — «Стол Кар» и «Пула Малара» мы уже разгадали. Этот человек, кажется, обожает подбрасывать тайные знаки.

Фангин ее прекрасно помнил.

— Это была еще одна анаграмма, на самом деле даже двойная. «Воин, плохое вино, пей рот, рот пей» — повтор шести букв. «Пей рот», а должно быть «пей ртом».

У Финча загорелись глаза.

— Этот парень, Фласк, играет с нами, как с куклами.

— Ничего не пойму. Зачем пить рот? — пробормотал Грегориус Джонс, который теперь стал странно рассеянным. Он потянулся за черепом человека-горностая.

Облонг пояснил: «пей рот» и «рот пей» — это перестановка одних и тех же букв. Так же как с «Лост Акр» и «Стол Кар». Слово «плохое вино» перед «пей рот» как бы намекает, что эти буквы должны «перебродить» между собой.

Присутствующие слегка пожалели Грегориуса Джонса, но тут атлет снова, сам того не желая, подсказал путь к правильной догадке.

Фангин продолжил:

— В вопросе Джонса есть доля истины: какое из выражений является ключом, «плохое вино» или «рот пей»? И зачем вообще их переставлять, если оба уже и так заключены в подсказке?

— Устами младенца, — пробормотал Финч.

Воцарилось молчание. Облонг думал о записной книжке Фласка, черепе горностая, имени Пула Малара и других подробностях.

И вдруг у него в голове словно вспыхнула лампочка.

— Протей! — вскричал он. — Правильный ответ — это Протей. В этом слове те же буквы, что и в «пей рот» и «рот пей».

— А кто такой Протей? — спросил Грегориус Джонс.

— Это бог, постоянно меняющий обличья, — произнес Финч.

Компания начала подводить итоги, и чудовищная мысль поселилась у Ференсена в голове. Сэр Веронал погиб из-за постоянной перемены форм. Чем больше они углублялись в оставленные Фласком подсказки, тем мрачнее становилась головоломка, и тени окончательно сгустились, когда Фангин поддержал идею Облонга:

— Перевертыш — именно так он и подписывал свои кроссворды.

— Если хотите знать мое мнение… хоть я-то знаю, что не хотите, — сказала Аггс, — то вам нужно разобраться, зачем он смылся в эту дыру на Бокс-стрит.

Ференсен почувствовал, что за всей случившейся дьявольщиной стояла еще одна личность. Он решил рассказать о том, что именно сообщила ему Валорхенд у черной плиты в подвале библиотеки, перед тем как он отправился в Лост Акр разбираться со своим старинным врагом.

— В камине дома на Бокс-стрит лежала обугленная страница из «Книги римских рецептов».

Все в недоумении уставились на Ференсена.

— Ее нашла Валорхенд. — Ференсен вытащил обгорелый фрагмент из ящика и положил на стол. — На полях можно заметить фигуру шута, и в нем нет ничего чудовищного. Стриммер тоже говорил Валорхенд, что на полях последней страницы «Книги рецептов» были нарисованы фигуры обычных мужчин и женщин. Значит, именно в этом и заключался последний эксперимент Уинтера?

Орелия смутилась. Фангин, Валорхенд, помогавшие им Ференсен, Финч, Аггс и даже Джонс принимали активное участие в вечернем обсуждении, она же не удосужилась добавить ничего стоящего, несмотря на то что жила в окружении древних предметов. А между тем гобелен изучала именно она. Это она продала камни сэру Вероналу. Ей нравился образ ученого елизаветинской эпохи, с его острой любознательностью, перед которой еще лежали неисследованные территории универсальных истин: тайны тела, души, алхимии и небесных просторов. Все сосредоточились на Фласке. Но теперь, чтобы сдвинуться с места, им нужно было изменить угол обзора.

Едва ли обычные люди имели отношение к последнему эксперименту Уинтера, известного своей жестокостью. Все вокруг нее продолжали спорить о значении фигур. Может, это были враги Уинтера, которых тот приговорил к погибели? Или объекты, над которыми проводили эксперимент? Хотя в это она и сама не верила. С солдатами Уинтер не общался, если не считать Оксенбриджа, и то в самом конце, а значит, слишком поздно, и о шуте Ференсен тоже ни разу не упоминал. Орелия ощутила удручающее предчувствие, что в ее распоряжении оказалось ключевое доказательство, но она не могла понять, в чем оно заключалось. Она еще раз перебрала все, что знала о сэре Веронале: как он явился в лавку, как устраивал прием, их разговор на открытии «Сликстоун Армс». Припомнила, как Сликстоун был расслаблен во время их последней беседы, будто чувствовал, что находится всего в одном шаге от победы. Может, что-то промелькнуло в его словах? Что же он говорил?..

Орелия представила чернильные фигурки и содрогнулась. Она все поняла.

— Послушайте меня, пожалуйста, — сказала Орелия с такой интонацией, что дискуссия мгновенно утихла. — Я знаю. Точнее, я не знаю, кто такой Фласк, но мне известно, чего добивался сэр Веронал и что связывает страницу и кроссворд. На открытии «Сликстоун Армс» сэр Веронал перефразировал Паскаля: «Я придерживаюсь того мнения, что, если бы все знали, что говорят у них за спиной, в мире не нашлось бы и четверых друзей». Он сказал, что именно таким должен быть главный дар: умение бродить среди тех, кто называет себя твоими друзьями, и проверять, соответствует ли это действительности. Это мог делать Протей — и именно таким был последний эксперимент Уинтера. Он обнаружил сочетание, при котором можно создать перевертыша — шута, солдата, монашку, кого угодно. Больше всего на свете Уинтер и сэр Веронал боялись предательства. Уинтер не успел провести эксперимент на себе, но его все равно внесли в книгу. И… — Она замолчала, внезапно осознав всю значимость того, что собиралась сейчас произнести.