Загадочные события во Франчесе - [16]

— Я прихожу к заключению, что у него любящая жена, послушные дети, что он получает достаточное для своих нужд жалованье, не принимает участия в политике, и прихожане не мешают ему читать такие проповеди, какие ему хочется. То есть, у него ни разу не возникла необходимость кого-нибудь убить.

— Какая у вас растяжимая теория!

— Ну вот! Какой смысл рассказывать юристу про опыт полицейской работы. Зря только потратил время, — в сердцах сказал Хэллем. — Поблагодарили бы, что вам бесплатно подсказывают, как разбираться в незнакомых людях.

— Вы мне не подсказываете, а совращаете мой неиспорченный ум. Теперь я уже никогда не смогу, знакомясь с новым клиентом, подсознательно не отметить цвет его глаз и их симметричность.

— Вот и прекрасно. Давно пора спуститься с небес на землю.

— Спасибо, что пришли сообщить, как обстоят дела, — сказал Роберт, переходя на серьезный тон.

— Не мог же я вам позвонить. Вы же знаете, что сказать что-нибудь у нас по телефону — все равно, что объявить по радио.

— Так или иначе, я вам очень признателен. Сейчас же извещу Шарпов.

Хэллем вышел, и Роберт взял телефонную трубку.

Конечно, как правильно заметил Хэллем, то, что говорится по телефону, подслушивает весь город, но он только скажет Марион, что выезжает и что у него хорошие новости. Они ведь, наверное, места себе не находят. К тому же сейчас — Роберт взглянул на часы — как раз то время, когда миссис Шарп ложится отдохнуть, так что ему, может быть, удастся избежать встречи с этой медузой горгоной. И поговорить с Марион наедине. Впрочем, это была не четкая мысль, а скорее смутное предвкушение чего-то приятного.

Но к телефону никто не подошел. Неохотно поддаваясь на его уговоры, телефонистка пробовала соединиться с Франчесом в течение пяти минут, но там никто не брал трубку. Ни матери, ни дочери не было дома.

Пока Роберт препирался с телефонисткой, к нему в кабинет забрел Невиль Беннет. На нем, как обычно, был твидовый костюм невообразимой расцветки, розовая рубашка и лиловый галстук. Глядя на него и слушая длинные гудки во Франчесе, Роберт в сотый Раз спросил себя: что станет с фирмой, когда он, наконец, будет вынужден передать бразды правления этому отпрыску рода Беннетов. Он знал, что юноша не дурак, но в Милфорде этого недостаточно. В Милфорде требовалось, чтобы человек вел себя согласно своему положению в обществе. Но Невиль не признавал взглядов мира, оставшегося за пределами его тесного кружка единомышленников. Он до сих пор старательно — если даже не умышленно — эпатировал этот мир, о чем свидетельствовала хотя бы его манера одеваться.

Роберт вовсе не хотел затолкать его в черный костюм — традиционное платье адвоката. Он и сам-то носил серый костюм из твида, поскольку его клиентура — жители английской глубинки — не одобряла «городской» одежды. («Этот ужасный человечек в полосатом костюме» — нечаянно вырвалось у Марион об юристе, который одевался так, как было принято в Милфорде). Но твид твиду рознь. И Невиль выбирал твидовые костюмы расцветок, от которых волосы вставали дыбом.

— Роберт, — сказал Невиль, когда тот обреченно положил трубку. — Я закончил дело с переводом собственности Калторпов. Если у тебя для меня больше ничего нет, я хотел бы съездить в Ларборо.

— Ты что, не можешь поговорить с ней по телефону? — спросил Роберт. Невиль был помолвлен с младшей дочерью епископа Ларборского.

— Да нет, Розмари на неделю уехала в Лондон.

— Наверное, чтобы участвовать в митинге протеста в Альберт-холле, — ядовито заметил Роберт, который, не дозвонившись до Франчеса, когда у него были для них хорошие новости, был недоволен всем и вся.

— В Гилдхолле.

— А на этот раз по какому поводу? Против вивисекции?

— Ты совсем отстал от жизни, Роберт, — сказал Невиль с видом человека, призывающего на помощь все свое терпение. — В наши дни, кроме некоторых полоумных, никто не возражает против вивисекции. Они протестуют против отказа правительства предоставить политическое убежище патриоту Котовичу.

— Насколько я знаю, этого патриота разыскивают в его собственной стране?

— Да, разыскивают, — его враги.

— Не враги, а полиция — за два убийства.

— Не убийства, а казни.

— Ты что, последователь Джона Нокса,[11] Невиль?

— Боже сохрани! При чем здесь Нокс?

— При том, что он считал себя вправе казнить по собственному разумению. С тех пор у нас в Англии как-то отошли от этой идеи. Кроме того, если мне предложат выбор между мнением о Котовиче Розмари и службы безопасности, я предпочту службу безопасности.

— Служба безопасности делает то, что ей приказывает Министерство иностранных дел. Это всем известно. Но если я начну объяснять тебе подробности дела Котовича, я опоздаю в кино.

— Какое кино?

— На французский фильм, который я хочу посмотреть в Ларборо.

— Надеюсь, тебе известно, что все эти французские пустячки, которые вызывают такой восторг у английской интеллигенции, у себя в стране совсем не пользуются успехом? Но это неважно. Вот что, ты не мог бы по дороге бросить записку в почтовый ящик во Франчесе?

— Пожалуйста. Мне всегда хотелось заглянуть за ту стену. Кто там сейчас живет?

— Старуха с дочкой.