Рита Уэйнрайт была моложавой привлекательной женщиной тридцати восьми лет. Алек, ее муж, вероятно, был старше ее лет на двадцать. На этом опасном этапе своей духовной и эмоциональной жизни Рита встретила Барри Салливана.
Что касается меня, должен с сожалением признать, что я последним обратил внимание на происходящее.
Семейный врач занимает одновременно привилегированное и трудное положение. Он знает почти все и может читать любые проповеди, но только в том случае, если к нему обращаются за советом. При этом он не имеет права обсуждать проблему с кем-то еще. Врач-сплетник – кошмарное явление, которое даже наш век пока еще не навлек на нас.
Конечно, сейчас я уже не так активен. Мой сын Том – он доктор Том, а я доктор Люк – взял на себя большую часть практики. Я уже не могу вскакивать среди ночи и вести автомобиль добрую дюжину миль по скверным дорогам Северного Девона, в то время как для Тома это радость и гордость. Он прирожденный сельский врач общей практики и любит свою работу так, как любил ее я. Осмотрев пациента, он сообщает ему диагноз в сложных медицинских терминах, что впечатляет больного, сразу внушая ему доверие.
– Боюсь, – серьезным тоном говорит Том, – что мы столкнулись с… – Далее следует поток латинских слов.
Впрочем, немногочисленные пациенты сохраняют верность мне. Дело в том, что немало людей предпочитают спокойного пожилого врача молодому энтузиасту. Когда я сам был молод, никто не доверял доктору без бороды. Подобное отношение еще бытует в маленьких общинах вроде нашей.
Линком, на побережье Северного Девона, представляет собой деревню, с некоторых пор пользующуюся дурной славой. Мне до сих пор нелегко об этом писать, но без этого не обойтись. Линмут, который, вероятно, вам известен, – приморский курорт. Оттуда можно подняться пешком или в фуникулере на расположенный на утесах Линтон. Далее вверх по склону находится Линбридж, а за ним, где дорога выпрямляется перед пустошами Эксмура, Линком.
Алек и Рита Уэйнрайт жили в большом бунгало в четырех милях от деревни, практически изолированно, но у Риты был автомобиль, так что она против этого не возражала. Место было красивым, хотя немного сырым и ветреным; задний сад «Мон Репо»[1] тянулся до самого края утесов, где находился романтический мыс, именуемый Прыжком Влюбленных. Семьюдесятью футами ниже билось и пенилось море, здесь были сильные и опасные течения.
Мне нравилась Рита Уэйнрайт и нравится до сих пор. За ее экстравагантными поступками таилось доброе сердце. Слуги обожали ее. Рита могла выглядеть легкомысленной и капризной, но ее живость и энергия ощущались сразу же, где бы она ни появлялась. Никто не мог отрицать, что Рита была необычайно привлекательной женщиной – глянцевые черные волосы, смуглая золотистая кожа…
Алек Уэйнрайт оставлял впечатление более загадочной личности, хотя я хорошо его знал, поскольку регулярно субботними вечерами приезжал к ним играть в карты.
В свои шестьдесят лет Алек сохранял острый ум, хотя и обнаруживающий признаки деградации, о чем можно говорить наряду с некоторыми его привычками и манерами. Он был состоятельным человеком, профессором математики и женился на Рите в Канаде восемь лет назад, когда преподавал в университете Мак-Гилла. Невысокий и коренастый, постоянно задумчивый, он казался более молодым людям странным выбором для Риты. Но Алек обладал – по крайней мере, пока ситуация не стала отчаянной – чувством юмора и, когда хотел, мог быть увлекательным собеседником. К тому же он обожал Риту и буквально увешивал ее бриллиантами.
Беда заключалась в том, что Алек еще до привлекших наше внимание событий слишком много пил. Я не имею в виду, что он буйствовал во хмелю или вообще становился неприятным. Напротив, это было почти незаметно. Каждый вечер он потихоньку брал полбутылки виски и отправлялся спать. Алек все больше забирался в свою скорлупу, отгораживаясь от жизни. Потом разразилась война.
Помните это теплое воскресное утро в сентябре, когда по радио объявили: «Мы вступили в войну»? Я был один дома, и голос диктора, казалось, заполнил все его уголки. Моей первой мыслью было: «Опять!» – а потом: «Неужели Тому придется идти в армию?»
Какое-то время я сидел в халате, уставясь на свои шлепанцы. Лора, мать Тома, умерла, когда я был на прошлой войне. На ее похоронах играли «Если бы ты была единственной девушкой в мире»,[2] и у меня к глазам подступают слезы, когда я слышу эту мелодию.
Поднявшись, я оделся и направился в сторону Хай-стрит. В нашем переднем саду вовсю цвели астры и начали расцветать хризантемы. Харри Пирс только что открыл свой бар «Карета и лошади» с другой стороны дороги, и в тишине было слышно, как хлопает дверь. Вскоре также послышался звук медленно приближающегося автомобиля.
За рулем сверкающего на солнце «ягуара» в облегающем фигуру костюме с цветочным узором сидела Рита Уэйнрайт. Потянувшись, как кошка, она надавила на тормоз. Рядом с ней сидел Алек, выглядевший бесформенным и убогим в старом костюме и панаме. Его лицо сохраняло обычное мягкое выражение, но он казался внезапно постаревшим.
– Итак, – заговорил Алек, – это произошло.
