Загадочное происшествие в Стайлзе. Большая четверка - [10]

Мы ввалились в спальню, Лоуренс по-прежнему держал свечу. Миссис Инглторп лежала в кровати; все ее тело сотрясали страшные судороги, во время которых она, видимо, опрокинула прикроватный столик. Когда мы вошли, однако, ее мышцы расслабились, и она откинулась на подушки.

Быстро метнувшись к стене, Джон включил газовый рожок. Обратившись к Энни, одной из горничных, он велел ей спуститься в столовую и принести бренди. Потом бросился к матери, а я отодвинул щеколду на двери в коридор.

Повернувшись к Лоуренсу, я уже хотел сказать, что мне лучше удалиться, поскольку больше в моих услугах нет никакой необходимости, но слова застыли у меня на языке. Никогда еще мне не приходилось видеть выражения такого ужаса на лице человека. Он побелел как мел, свеча дрожала в его руке так, что воск капал прямо на ковер, и в его глазах застыл неописуемый страх или какое-то сходное чувство, при этом он пристально смотрел мимо меня в какую-то точку на противоположной стене. Создавалось впечатление, будто нечто, увиденное там, заставило его окаменеть. Невольно я взглянул в ту же сторону, но не заметил ничего пугающего. В камине еще слабо мерцали угли, а сверху на каминной полке вполне мирно и чопорно стояли декоративные безделушки.

Припадок миссис Инглторп, казалось, прошел. Она еще задыхалась, но сумела произнести несколько слов.

– Мне лучше… совсем неожиданно… как глупо… что я заперлась…

На кровать упали новые тени, и подняв глаза, я увидел, что возле двери стоит Мэри Кавендиш, обнимая Синтию за талию. Видимо, она поддерживала девушку, которая сонно пошатывалась и вообще выглядела очень странно. Ее лицо густо покраснело, и она постоянно зевала.

– Бедняжка Синтия совсем перепугалась, – произнесла миссис Кавендиш четким тихим голосом.

Сама она, как я заметил, успела накинуть белый рабочий халат, в котором обычно работала на ферме. Значит, подумал я, ночь уже, видимо, подходит к концу. Через щель в оконных шторах действительно пробивались слабые рассветные лучи, и часы на каминной полке показывали около пяти часов утра.

Я вздрогнул, услышав сдавленный крик с кровати. Несчастная старая леди скорчилась в новом приступе боли. Ее тело забилось в ужасных конвульсиях. В комнате царило оцепенелое замешательство. Мы столпились вокруг кровати, не зная, чем помочь, как облегчить страдания несчастной. От последней конвульсии тело миссис Инглторп выгнулось такой крутой дугой, что, казалось, она стоит, опираясь лишь на голову и пятки. Тщетно Мэри и Джон пытались влить в нее еще немного бренди. Напряжение ненадолго спало. Но вновь ее тело внезапно изогнулось той же дикой дугой.

В этот момент в спальню решительно ворвался доктор Бауэрштайн. На мгновение он застыл в изумлении, глядя на изогнувшуюся на кровати больную, и в то же мгновение миссис Инглторп сдавленно вскрикнула, устремив на доктора застывший взгляд:

– Альфред! Альфред!

В следующее мгновение ее оцепеневшее тело безжизненно застыло на кровати.

Сделав стремительный широкий шаг, доктор склонился над кроватью и, схватив больную за руки, принялся, насколько я понял, энергично делать искусственное дыхание. Одновременно он отрывисто отдал слугам пару строгих приказов. Повелительным взмахом руки он вынудил нас отступить к двери. Точно зачарованные, мы наблюдали за его действиями, хотя, мне кажется, все мы в глубине души понимали, что он пришел слишком поздно и непоправимое уже случилось. По выражению его лица я догадался, что и сам он мало на что надеется.

Наконец Бауэрштайн отказался от попыток и удрученно покачал головой. Из коридора донеслись торопливые шаги, и в комнату, отдуваясь, влетел тучный нервный коротышка, личный врач миссис Инглторп, доктор Уилкинс.

Доктор Бауэрштайн коротко пояснил, что случайно проходил мимо главных ворот поместья, увидел, как оттуда выезжает автомобиль, и, узнав, что он отправился за доктором Уилкинсом, со всех ног побежал к дому. Устало взмахнув рукой, он показал на распростертое на кровати тело.

– Да, прискорбно. Весьма прискорбно, – пробурчал доктор Уилкинс. – Бедняжка. Вечно она тратила слишком много сил… не жалела себя… не слушала моих советов. А я ведь предупреждал ее. Говорил, что с сердцем у нее далеко не все в порядке. Твердил ей: «Не волнуйтесь, смотрите на вещи проще». Но куда там… она ведь неугомонно стремилась творить добрые дела. Вот натура и взбунтовалась. Природа, знаете ли, бе-рет свое, – с выразительной расстановкой заключил он.

Доктор Бауэрштайн, как я заметил, пристально взирал на местного врача. По-прежнему не сводя с него взгляда, он сказал:

– Конвульсии были на редкость сильными, доктор Уилкинс. Жаль, что вы не успели увидеть последнего приступа. По виду это очень напоминало тетанию.

– Вот как? – с умным видом произнес доктор Уилкинс.

– Мне хотелось бы переговорить с вами с глазу на глаз, – добавил Бауэрштайн и обернулся к Джону: – Вы не возражаете?

– Конечно, пожалуйста.

Все мы направились в коридор, оставив двух докторов в спальне, и я услышал, как за нами закрыли дверь, повернув ключ в замке.

Мы медленно спустились на первый этаж. Меня охватило необычайное волнение. Имея склонность к дедукции, я заподозрил большую странность в поведении доктора Бауэрштайна, и в голове моей тут же возникло множество диких предположений.