Загадка железного алиби - [13]

Я обедал в Сохо. Возвращаясь в Адельфи-Террас уже в дымных и знойных августовских сумерках, я размышлял о том, что события, которые некоторым образом затронули и меня, наверно, сделали передышку. У своего дома я увидел ожидающее кого-то такси. Не обратив на это внимания, я просто вошел в мрачноватый холл и стал подниматься по знакомой лестнице.

Моя дверь оказалась открыта. В кабинете было темно, если не считать проникающего снаружи света лондонских фонарей. Едва я переступил порог комнаты, как моих ноздрей коснулся легкий, сладковатый аромат сирени. В нашем саду сирени нет, а если бы и была, то ее сезон давно прошел. Нет, этот аромат духов принесла сюда женщина — женщина, которая сидела за письменным столом и подняла голову при моем появлении.

— Прошу простить за вторжение, — произнесла она на том правильном, аккуратном английском, который отличает людей, учившихся языку по книгам. — Я пришла для небольшого разговора с вами… А потом я уйду.

Я не знал, что ей сказать. Просто стоял и таращился на нее, точно школьник.

— Хочу вам дать своего рода совет, — продолжала женщина. — Обычно мы не любим, когда нам дают советы. Тем менее, надеюсь, вы меня выслушаете.

Я снова обрел дар речи.

— Я вас слушаю, — по-дурацки ответил я. — Но сначала… Свет…

И я двинулся к камину за спичками, чтобы зажечь светильник.

Женщина мигом поднялась на ноги и встала у меня на пути. Теперь я увидел, что на ней надета вуаль… Но не обычная густая вуаль, а воздушная привлекательная вещица, которая, однако, вполне скрывала от меня черты ее лица.

— Прошу вас — не надо света! — воскликнула она. И когда я остановился, она добавила, надув, как можно было судить по тону, губы: — Я не прошу многого. Надеюсь, вы не откажете мне в этом.

Вероятно, мне следовало настоять на своем. Но голос у нее был приятный, манеры безупречные, а запах сирени напоминал о садике, который много лет назад рос в моем родном доме.

— Ладно, — сказал я.

— Ах, я вам так благодарна, — произнесла она. Затем ее тон изменился. — Как я понимаю, вскоре после семи часов вечера во вторник вы услышали в комнате наверху звуки борьбы. Такие показания вы дали полиции?

— Да, — ответил я.

— Вы твердо уверены относительно времени? — я почувствовал, что она улыбается. — Не могло ли это происходить позже?.. Или раньше?

— Я уверен, что это было сразу после семи, — ответил я. — И могу сказать почему. Я как раз вернулся с обеда и, когда отпирал дверь, Биг Бен в здании парламента пробил…

Она подняла руку.

— Это неважно, — сказала она, и в ее голосе послышался звон стали. — Вы больше не уверены в этом. Поразмыслив над этим, вы пришли к выводу, что, возможно, было не больше чем полседьмого, когда вы услышали шум схватки.

— В самом деле? — произнес я. Я хотел, чтобы это прозвучало саркастически, но на самом деле меня слишком удивил ее тон.

— Да, в самом деле, — ответила она. — Именно так вы должны заявить инспектору Брею, когда встретитесь с ним в следующий раз. „Возможно, было полседьмого, — скажете ему вы. — Я обдумал это еще раз и теперь не совсем уверен“.

— Даже для такой очаровательной леди, — сказал я, — я не могу искажать факты в таком серьезном деле. Это было после семи…

— Я не прошу вас сделать одолжение леди, — возразила она. — Я прошу вас сделать одолжение самому себе. Если вы откажетесь, последствия могут быть самыми неприятными.

— Честно говоря, вы меня озадачили… — произнес я.

Она немного помолчала, потом я почувствовал, что она сквозь вуаль смотрит на меня в упор.

— Кто такой Арчибальд Энрайт? — резко спросила она. Сердце у меня упало. Я увидел в руке у нее оружие. — Полиции, — продолжала она, — пока еще неизвестно, что рекомендательное письмо, переданное вами капитану, было подписано человеком, который обращался к Фрейзер-Фриеру как к „дорогому кузену“, но был совершенно неизвестен семье. Как только это станет известно Скотланд-Ярду, вам вряд ли удастся избежать ареста. Возможно, они и не возложат вину за преступление на вас, но самые болезненные осложнения вам гарантированы. Речь не только о свободе, сохранить которую дорогого стоит, но и о широкой огласке, которая будет сопровождать расследование…

— Ну и?.. — произнес я.

— Поэтому вам лучше сослаться на плохую память в отношении времени, когда вы слышали борьбу. Хорошенько поразмыслите, и вам станет ясно, что это могло произойти не в семь, в половине седьмого. Иначе…

— Продолжайте.

— Иначе рекомендательное письмо, которое вы передали капитану, будет анонимно отправлено инспектору Брею.

— У вас есть это письмо! — воскликнул я.

— Не у меня, — ответила женщина. — Но оно будет отправлено Брею. Ему будет указано, что вы действовали под ложным предлогом. Увильнуть вам не удастся!

Я оказался в очень неприятном положении. На меня падала густая тень подозрения. Но меня возмутила твердая уверенность женщины.

— Тем не менее, — сказал я, — изменять свои показания я отказываюсь. Правда есть правда…

Женщина направилась к двери, но остановилась и повернулась ко мне.

— Завтра, — произнесла она, — вы вряд ли встретитесь с инспектором Бреем. Я сказала, что пришла дать вам совет. Лучше последуйте ему. Какая разница — полчаса туда, полчаса сюда? Но для вас эта разница обернется тюрьмой. Спокойной ночи.