Загадка улицы Блан-Манто - [7]

— Вы должны стать бдительным, быстрым, гибким и неподкупным. Прежде всего неподкупным. (И Сартин постучал ладонью по дорогой столешнице маркетри.) А теперь идите, сударь, — поднимаясь из-за стола, произнес он, — отныне вы состоите на службе у короля Франции. Сделайте так, чтобы вами всегда были довольны.

Николя поклонился и взял протянутое ему письмо.

Он подходил к двери, когда насмешливый голос остановил его:

— Полагаю, сударь, для провинциала из Нижней Бретани ваш костюм выглядит отменно, но теперь вы парижанин. Отправляйтесь на улицу Вьей-дю-Тампль к мэтру Вашону, моему портному. Закажите у него несколько фраков, белье, ну и все, что потребуется.

— Но я не…

— За мой счет, сударь, за мой счет. Никто не скажет, что я оставил ходить в отрепьях крестника своего друга Ранрея. Да еще такого красивого крестника! А сейчас живо уходите, но как только вас вызовут, немедленно появляйтесь.

Николя стоял на берегу и с облегчением вдыхал холодный воздух. Он чувствовал, что выдержал первое испытание, хотя некоторые фразы Сартина по-прежнему вызывали у него беспокойство. Он бегом добрался до монастыря Карм Дешо, где добрый отец Грегуар в ожидании своего подопечного яростно растирал в ступке ни в чем не повинные растения.

Умерив нетерпение Николя, отец Грегуар уговорил его остаться в монастыре еще на одну ночь, а не мчаться по темным улицам к комиссару Лардену. Несмотря на регулярные обходы городской стражи, ночные прогулки были небезопасны, и монах боялся, как бы в темноте Николя не заблудился или не попал в дурную историю.

Чтобы отвлечь молодого человека от беспокойных мыслей, он стал подробно расспрашивать его об аудиенции, наконец-то полученной у начальника полиции, и, выспрашивая самые мельчайшие детали, требовал вновь и вновь пересказывать одни и те же моменты. Цепляясь к ничтожнейшим мелочам, он втягивал Николя в нескончаемые разъяснения.

Хотя отец Грегуар не понимал, чем этот юный, никому не известный провинциал, еще не освоившийся в столичном городе, настолько понравился де Сартину, что тот сразу взял его к себе на службу, он в глубине души радовался успеху Николя. Правда, он подозревал, что за этим поистине чудесным возвышением скрывалась какая-то тайна, однако подтверждения своим подозрениям он не находил. И с грустным изумлением взирал на Николя, словно на собственное творение, которое он поставил на ноги, научил ходить, а творение возьми да и сбеги. Однако печаль его была светла, и, вставляя свои замечания, он постоянно восклицал: «Помилуйте!» и «Это выше моего разумения!»

Увлекшись беседой, Николя и отец Грегуар едва не пропустили ужин, а, спохватившись, заспешили в трапезную. Затем Николя отправился спать, однако и эта ночь, подобно предшествующей, не принесла ему отдохновения. Ему — в который раз! — не удалось обуздать разыгравшееся воображение. Буйное и разнузданное, оно часто зло подшучивало над ним, то являя мрачные погребальные картины будущего, то, наоборот, заставляя отправляться в безвозвратное прошлое. Запретив себе думать о завтрашнем дне, когда для него должна начаться новая жизнь, он стал вспоминать аудиенцию, намереваясь извлечь из нее полезный урок. Но запрет не помогал; при мысли о дне грядущем его охватывал непреодолимый страх. Усилием воли он прогонял его, но стоило ему только задремать, как страх возвращался вновь, и он просыпался; так он ворочался, пока, наконец, окончательно не погрузился в сон.

Утром, выслушав последние наставления, Николя попрощался с отцом Грегуаром и после взаимных обещаний не забывать друг друга покинул обитель. За время пребывания молодого человека в монастыре монах привязался к нему и с удовольствием продолжил бы обучать его основам аптекарского дела. За те несколько недель, что ему довелось наблюдать за своим учеником, он не мог не отметить его внимательность и способность делать выводы. Правда, ему пришлось дважды напомнить Николя об обещании писать опекуну и маркизу. Отец Грегуар взялся лично отправить письма. Николя письма написал, но ни к одному из них не дерзнул приложить записочку для Изабеллы. Про себя он решил, что, как только он заживет самостоятельно, непременно ей напишет.

Едва монастырские ворота закрылись за Николя, отец Грегуар потрусил к алтарю Богоматери и, преклонив колени, принялся молиться за молодого человека.

Николя шел вчерашней дорогой, только шагал значительно быстрее. Минуя Шатле, он вспомнил разговор в кабинете у Сартина и с грустной усмешкой констатировал, что он, в сущности, не принимал в нем никакого участия. Однако в результате сей беседы он сегодня идет поступать «на службу к королю»… До сих пор он так и не сумел по-настоящему оценить значение этих слов. Честно говоря, они для него не имели никакого смысла.

И маркиз, и учителя рассказывали ему о короле, но ему казалось, что в их рассказах речь шла о персонаже из совершенно иного мира. Он видел королевские портреты на гравюрах, королевский профиль на монетах, с грехом пополам мог перечислить монархов, правивших Францией. Но имена этих королей звучали для него так же отвлеченно, как бесконечные перечисления царей и пророков в Ветхом Завете. 25 августа, в день святого Людовика, в церкви Геранда он вместе со всеми пел «Salve fac regum». В его голове не укладывалось, каким образом монарх мог являться человеком из плоти и крови, осуществляющим верховную власть в государстве. Он привык видеть изображение короля на витраже, где его фигура олицетворяла веру и верность.