Загадка третьей мили - [15]

— А Джейн Саммерс на месте?

Ректор от души рассмеялся:

— Я видел ее сегодня утром, Морс, если хотите знать.

— А вы сказали ей, что она заняла первое место?

На губах Морса заиграла тонкая улыбка, и ректор снопа пристально посмотрел на него.

— От вас ничего не скроешь! Но нег! Нет, я ничего ей не говорил. Впрочем, я намекнул ей, что, возможно, у нее будут основания, скажем... э э-э... более оптимистично смотреть... м-м-м... на свое будущее. Ну что же, пойдемте завтракать?

— Можно мне оставить это у себя? — Морс поднял в руке записку, ректор кивнул.

— В самом деле, я несколько озабочен. Так вы считаете, что я прав, Брауни-Смит не писал этой записки?

—Да, вы правы. Я думаю, что в конечном счете вы совершенно правы в отношении того, что печатал записку не он. Но он мог, разумеется, продиктовать ее кому-нибудь.

— Почему вы так думаете?

— Ну, видите ли, — ответил Морс, пока ректор запирал за ними дверь, — он был педантом в языке за много лет до того, как вы его узнали. Он был одним из моих самых взыскательных преподавателей. И уже тогда он относился к орфографическим ошибкам как к самому страшному греху. В то время это, конечно, не производило на нас особого впечатления, но тем не менее это повлияло на меня, я стал уважать его взгляды и продолжаю делать это до сих пор. Я никогда не позволяю своим секретарям допускать орфографические ошибки, в том случае, конечно, когда я могу это проверить.

— Никогда?

— Никогда, — ответил Морс, при этом его серо-голубые глаза были трезвыми и серьезными. — Но вы можете быть абсолютно уверены в одном, господин ректор. Брауни-Смит скорее бы умер, чем не проверил бы, как напечатано «неотложные».

— Но вы конечно же не думаете, вы ведь не думаете, что он мертв? — разволновался ректор.

— Конечно, нет! — ответил Морс, и двое старых друзей стали спускаться вниз по лестнице.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Среда, 16 июля

Которая не разочарует читателей, жаждущих появления первого трупа, а также прольет свет на некоторые странности в характере главного инспектора Морса.

Морс уехал из Лонсдейла только в половине третьего, не преминув заглянуть в табачную лавку на Хай-Стрит, так что в свой офис в Кидлингоне он попал только к трем часам. Там в его отсутствие, казалось, ничего не произошло.

Уезжая из Лонсдейла, он пообещал ректору «проконтролировать ситуацию», хотя, но правде говоря, Морсу эти слова казались лишенными всякого смысла. Но, тем не менее, он пообещал ректору выяснить, не связан ли внезапный отъезд Брауни-Смита с какими-нибудь более серьезными обстоятельствами.

Морс пребывал в глубокой задумчивости — его охватило меланхолически сентиментальное настроение. И пока он сидел, воображение унесло его в те далекие, но очень значимые для его судьбы дни, когда он сам учился в Оксфорде...

После того как Морс отслужил свой срок в Национальном Королевском полку связи, он поступил в Сент-Джон-колледж. Первые два года, которые он провел здесь, были, пожалуй, самыми счастливыми и плодотворными годами в его жизни. Он отличался прилежанием — регулярно посещал лекции и работал над текстами, не жалея сил, демонстрируя отличные результаты в переводах с листа и написании сочинений. Поэтому никого не удивило, когда этот начитанный и интеллектуальный молодой человек занял первое место по отделению классических языков. В течение двух последующих лет, когда ему предстояло готовиться к завершающему экзамену на степень бакалавра по гуманитарным наукам, будущее представало перед ним столь же ясным, как солнечный день после розовой зари. И в немалой степени это происходило потому, что способности Морса идеально подходили для постижения истории, логики и философии.

Но совершенно неожиданно в середине третьего года обучения он встретил девушку, которая была воплощением его самых смелых мечтаний. Она училась в Лестерском университете, где получила массу восторженных отзывов о своей работе, и теперь претендовала на степень доктора философии в Оксфорде, рассчитывая продолжить свое образование в колледже Сент-Хилда. В первом семестре ее поселили очень далеко от колледжа, и она чувствовала себя несчастной среди диванов, набитых конским волосом, и мрачной темно-коричневой мебели. Как только появилась возможность, она перебралась в более скромную, но приличную и светлую квартирку в доме номер 22 на Сент-Джон-Стрит. Ее перевод состоялся в самом начале зимнего семестра. На новом месте она чувствовала себя вполне счастливой, тем более что здесь она оказалась в самой гуще университетской жизни и совсем недалеко от библиотеки «Бодли», где она проводила так много времени. Жизнь казалась ей прекрасной.

Морс, в свою очередь, в конце сентября переехал на Сент-Джон-Стрит и поселился в доме номер 24. Это было вполне закономерно, поскольку декан факультета, где учился Морс, имел обыкновение переселять своих студентов, закончивших два первых курса, поближе к колледжу.

Впервые они встретились однажды вечером в конце февраля на университетском спектакле «Доктор Фауст» в Новом театре неподалеку от Бьюмонт-Стрит. Во время антракта Морс отправился в переполненный бар, чтобы выпить пива. Он только что сделал заказ и еще стоял у стойки, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то легкую руку. Он обернулся и увидел бледное личико, светлые волосы, забранные на затылке, и робкие карие глаза.