Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю.
Книга пророка Исайи, гл. 1, ст. 18
Если нет возможности высказаться, должно промолчать.
Л. Виттгенштейн,
Философские исследования
– Я должна поговорить с вами.
– Говори, дитя мое.
– Я не часто бываю в вашей церкви.
– Это не моя церковь – это Божья церковь. Все мы дети Всевышнего.
– Я пришла исповедаться в страшном грехе.
– Во всех грехах следует исповедаться.
– Но все ли грехи могут быть прощены?
– Если мы, такие, как есть, – многогрешные смертные, – находим в наших сердцах силу, чтобы прощать, подумай о нашем бесконечно милосердном Господе, понимающем все наши слабости, знающем всех нас гораздо лучше, чем мы знаем сами себя.
– Я не верю в Бога.
– И ты считаешь, что это имеет какое-то значение?
– Я не понимаю вас.
– Может, гораздо важнее, верит ли Господь в тебя?
– Вы говорите, как иезуит.
– Прости меня.
– Не вы – я нуждаюсь в прощении.
– Помнишь притчу о страннике, который наконец покаялся в своих грехах перед Богом? Как тяжелый груз немедленно спал с его плеч – подобно боли, исчезающей после того, как скальпель вскрывает нарыв?
– Вы, наверно, уже неоднократно говорили эти слова?
– Да. Я говорил эти слова и другим.
– Другим?
– Я не могу рассказать о них. В чем бы эти мужчины и женщины ни исповедались мне, они исповедались – через меня – Господу.
– В таком случае нужды в вас в действительности нет – вы это хотите сказать?
– Я слуга Господа. Иногда он дает мне возможность помочь людям, искренне раскаивающимся в своих грехах.
– А как же с теми, кто не раскаивается?
– Я молюсь, чтобы Бог проник в их сердца.
– Бог простит их – что бы они ни сделали? Вы верите в это, святой отец?
– Верю.
– Происходившее в концлагерях...
– О чем ты, дитя мое?
– О "грехах", святой отец.
– Прости меня еще раз. Мои уши уже подводят меня, но не мое сердце. Моего собственного отца замучили насмерть в японском лагере в 1943 году. Тогда мне было тринадцать. Я в полной мере испытал, насколько трудно прощение. Это я рассказывал очень немногим.
– Вы простили мучителей своего отца?
– Бог простил их, если они искали его прощения.
– Может быть, в военное время зверства простительнее.
– Здесь нет шкалы: лучше – хуже, ни в мирное время, ни в военное. Законы Бога – есть законы, установленные Богом. Они прямы и неизменны, как вечно неизменны звезды на небе. Если человек бросится головой вперед с высот храма, по закону Бога он разобьется, но никогда не изменит общий закон, однажды установленный Богом.
– А вы все-таки иезуит, святой отец.
– Я также и человек. А люди грешны, и не все их поступки бывают во славу Господа.
– Святой отец...
– Говори, дитя мое.
– Возможно, вы сообщите куда следует то, в чем я исповедуюсь...
– Священник никогда не сделает такого.
– Но если я хочу, чтобы вы сообщили?
– Мой святой долг отпускать грехи во имя нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа, отпускать грехи всем, кто выказывает искреннее раскаяние. В дела мирской власти Церковь не вмешивается.
– Вы не ответили на мой вопрос. Что же будет, если я хочу, чтобы вы сообщили обо мне полиции?
– Я не знаю, как поступить в таком случае. Я спрошу совета у моего епископа.
– Прежде к вам никогда не обращались с подобной просьбой?
– Никогда.
– А что, если я повторю свой грех?
– Раскрой свои мысли. Раскрой эти греховные мысли передо мной.
– Я не могу сделать этого.
– Расскажешь ли ты все, если я догадаюсь о причинах твоего отказа?
– Вы никогда не догадаетесь.
– Может быть, я уже догадался.
– Тогда вы знаете, кто я?
– О да, дитя мое. Я думаю, что знаю тебя давным-давно.
Бесконечная праздность – это неплохое определение преисподней.
Джордж Бернард Шоу
Морсу никогда не удавалось использовать причитающийся ему отпуск, и вообще он редко предавался праздности. Так сказал он Стрейнджу – своему начальнику – свежим июньским утром.
– Не забудьте принять в расчет время в пабах, Морс!
– Пару часов там, пару тут, может быть, я согласен. Не столь трудно, по сути дела, прикинуть...
– "Определить количество" – вот слово, которое вы ищете?
– Никогда не пользуюсь столь уродливыми оборотами, как "определить количество".
– Небесполезный оборот, Морс. Он означает... Ну, он означает, что вы можете прикинуть...
– Именно так я и сказал, не правда ли?
– Не знаю, почему я спорю с вами!
Не знал и Морс.
Отпуска вот уже много лет являлись для главного инспектора управления полиции "Темз-Вэлли" Морса периодами непрерывного и практически невыносимого стресса. Но в этом году, в лето Господне тысяча девятьсот девяносто второе, он был настроен решительно и бескомпромиссно: в это лето все будет по-другому, и он проведет отпуск вне Оксфорда. Нет, не за границей. Никакой тоски по Афинам или Исфахану он не испытывал. Пожалуй, следует признать, что он вообще редко бывал за границей, хотя нельзя не отметить: иные из его коллег причину подобной островной замкнутости видели в том, что Морс боялся, чуть ли не до обморока, летать на самолете. Однако так уж случилось, что именно один из этих коллег Морса невольно заставил его стронуться с места. А он всего-навсего воскликнул:
