Загадка третьей мили - [14]

В глазах ректора зажглись озорные искорки, ему доставляло удовольствие беседовать с Морсом.

— Скорее всего, выйдет потом замуж за какого-нибудь дебильного гомика, — продолжал Морс, — и обзаведется, в конце концов, пятью-шестью орущими младенцами.

— Вы что-то слишком мрачно смотрите, на вещи, Морс.

— Просто завидую. Но вообще в жизни существует множество более важных вещей, чем первое место в университете.

— Например?

Морс в течение нескольких секунд обдумывал этот вопрос и, наконец, покачал головой:

— Ну, не знаю...

— Скажу вам больше! Для нас, похоже, действительно нет ничего более важного. Мы, скорее всего, предложим ей место ассистента в нашем колледже.

— Вы хотите сказать, что она уже знает об этом?

Ректор деликатно откашлялся:

— Морс, вы не должны забывать, что я... э-э-э... не имею права говорить обо всем этом. Обычно я очень осторожен в этих вопросах.

— Может, это из-за того, что мы немного выпили? — сказал Морс, многозначительно разглядывая свой пустой стакан.

— Повторим? — спросил ректор. — В той же пропорции?

— Пожалуй, можно побольше джина.

Морс взял еще одну сигарету, в то время как ректор снова наполнял стаканы.

— Я думаю, она выберет кого-нибудь подходящего из студентов старших курсов, — задумчиво произнес Морс.

— Или из преподавателей!

— Вы ведь, кажется, никогда не были женаты, господин ректор?

— Так же как и вы.

Они выпили еще и в течение некоторого времени сидели молча. Потом Морс вдруг спросил:

— У нее есть мать?

— У Джейн Саммерс, вы имеете в виду?

— Вы прежде не называли ее фамилию.

— Странный вопрос. Я не знаю. Думаю, есть. Ей всего... Сколько же ей?.. Ну, двадцать два, может, двадцать три года. А почему вы спрашиваете?

Но Морс уже не слышал его вопроса.

Там, внизу, во дворе, было гораздо легче отогнать печальные образы прошлого. Но здесь? Здесь это было значительно труднее! Он снова погрузился в воспоминания о тех днях, которые пережил здесь, в Оксфорде, и ему показалось, что прямо в джин скатилась его скупая мужская слеза...

— Но вы меня не слушаете? — донесся до его слуха голос ректора.

— Простите, — отозвался Морс.

— Похоже, вас не слишком интересует, что я говорю.

— Простите! Это, наверное, алкоголь, — сказал Морс, поднимая свой опустевший стакан.

— Я бы хотел, чтобы вы немного помогли мне, я имею в виду, как профессионал. Видите ли, я, по всей вероятности, уеду в эти выходные на какое-то время, и в связи с этим я хотел попросить вас кое-что выяснить.

— Вы уезжаете на несколько недель?

— Точно еще не могу вам сказать. Но если бы вы могли в мое отсутствие проконтролировать... Одним словом, тогда я уехал бы со спокойной душой.

— А что именно я должен проконтролировать?

— Да как вам сказать... Речь идет о нашем преподавателе Брауни-Смите, вернее, о его исчезновении. Можно сказать, что он самый педантичный и ответственный преподаватель во всем университете. Все получилось как-то странно, все это так не похоже на него! Он никого заранее не предупредил... Потом в привратницкой обнаружили вот эту записку. Никаких извинений за свое отсутствие. Ни слова о тех двух студентах, с которыми он договорился о встрече.

— Записка у вас?

Ректор вынул сложенный вчетверо листок бумаги из кармана своего серого пиджака и протянул Морсу. Там было написано:

Пожалуйста, сохраните всю почту, которая придет на мое имя. Меня не будет в течение нескольких дней — совершенно внезапно появились неотложеные дела. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы прислуга продолжала выполнять свои обязанности, то есть вытирала в комнатах пыль, а также сдала белье в прачечную. Сообщите в столовую, чтобы питание на меня не отпускали до последующих моих распоряжений.

Брауни-Смит.

Морс почувствовал дрожь в жилах, прочитав эту короткую, отпечатанную на машинке записку, по вслух ничего не сказал.

— Видите ли, — произнес ректор, — я думаю, что это писал не он.

— Не он?

— Вот именно.

— Когда дежурный в привратницкой обнаружил эту записку?

— В понедельник утром, то есть позавчера.

— А когда Брауни-Смита видели здесь в последний раз?

— В прошлую пятницу, утром. Он как раз выходил из колледжа примерно в четверть девятого, чтобы успеть на лондонский поезд. Один из наших преподавателей видел его на станции.

— Эта записка пришла по почте?

— Нет. Дежурный сказал, что ее просто оставили в привратницкой.

— А почему вы так уверены, что это писал не он?

— Он просто не мог написать такое. Я знаю его двадцать с лишним лет. Практически нет другого такого человека, кроме, может быть, Хаусмана, который был бы столь нетерпим к любым нарушениям правил английского языка. У него была какая-то, я бы сказал, почти параноидальная озабоченность этой стороной дела. Он, как правило, всегда сам вел протоколы всех заседаний колледжа и был так педантичен при проверке отпечатанного протокола, что какая-нибудь запятая, поставленная не там, где надо, навлекала его неудержимый гнев на секретаря колледжа.

Морс снова посмотрел на записку.

—Хм.

— Кажется, это не произвело на вас большого впечатления.

— О нет. Напротив. Я думаю, что вы правы.

— Правда?

— Как вы думаете, может, у него есть где-нибудь милашка?

— У него никогда не было «милашек», как вы выразились.