Загадка Иисуса - [44]

как отец знает меня,

так и я знаю отца, и жизнь мою полагаю за овец.

Есть у меня и другие овцы,

которые не сего двора,

И тех надлежит мне привесть:

и они услышат голос мой,

и будет одно стадо и один пастырь.

Потому любит меня отец,

что я отдаю жизнь мою,

чтобы опять принять ее.

Никто не отнимает ее у меня,

Ибо я сам отдаю ее:

имею власть отдать ее

и власть имею опять принять ее;

Сию заповедь получил я от отца моего»[269].

Тот, кто так говорит, является богом мистерии, чья литургическая жертва, носящая вневременный характер, бесконечно повторяется. Это бог, миссией которого является непрестанно умирать за христиан и воскресать. Этот мистический Иисус все время чувствуется на заднем плане евангельского текста подобно тому, как он стоял в центре учения Павла.

Речения евангельского Иисуса составлены на оракулов, притч и од, рождавшихся в христианских «трапезных». Эпизоды из его жизни составлены подобным же образом, одни возникли из чудес, другие из символов, третьи из видений. Тот же дух, который внушал оракулы пророков, совершал чудеса чудотворцев. Вполне законным считалось поэтому приписывать Иисусу, как пророчества, так и чудеса.

И действительно, о некоторых чудесах рассказывается как будто дважды, в Деяниях апостолов и в евангелиях. Исцеление расслабленного, воскрешение девушки но имени Тавита и обращение сотника входят в легенду о Петре, фигурирующую в Деяниях, но эти же чудеса как будто фигурируют с некоторыми изменениями и в легенде об Иисусе[270]. Рассказ Деяний более обстоятелен, лучше увязан, более правдоподобен, рассказ евангелий более невероятен и смазан. Первый рассказ носит все черты оригинала. Второй рассказ является полинявшей копией, превратившейся в поучение и символ.

Иисусу можно было приписать очень много чудес. К подлинным чудесам апостолов прибавляли чудеса, взятые из общего ареталогического фонда. История с бесом «Легион», загнанным в стадо из двух тысяч свиней, была, по-видимому, грубой иудейской сказкой[271]. Вознесение Иисуса на скалу имеет некоторое сходство с тем, что мы читаем в «Жизни Пифагора»[272].

Евангелисты в общем ограничили свой выбор чудесами, которым можно было придать внутренний смысл, которые могли быть поняты, «как конкретные символы духовного подвига, совершенного Иисусом»[273]. Так, например, исцеленный слепец в Вифсаиде, который видит сначала людей, как шагающие деревья, а затем при втором наложении рук видит все ясно, взят, по-видимому, для того, чтобы «символизировать постепенное воспитание учеников»[274].

Для того, чтобы мы смогли проникнуть в историю Иисуса, рассказы о чудесах должны быть понимаемы в символическом смысле.

Иной раз самые рассказы произошли из символов. Некоторые описываемые в евангелиях факты являются буквально понятыми притчами. Удивляться не приходится. О точки зрения трансцендентной истины фикции и факты принадлежат к одной и той же категории и могут переплетаться друг с другом или заменять друг друга. Одна и та же тема в одном евангелии преподносится в виде притч, а в другом — в виде повествования.

Притча Луки упоминает фиговое дерево (смоковницу), которое можно назвать очень древним (символом), ибо оно уже фигурировало в сказочках Агикара-ассирийца[275].

«Некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу,

и пришел искать плода на ней и не нашел.

И сказал виноградарю:

Вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице

И не нахожу.

Сруби ее:

на что она и землю занимает?

Но он сказал ему в ответ:

господин, оставь ее на этот год,

пока я окопаю ее и обложу навозом:

не принесет ли плода;

если же нет, то в следующий год срубишь ее»[276].

Этой смоковницей является иудейский народ, который не приносит плодов духа. Отсрочка заключается здесь в том времени, которое, мол, дано было богом иудейскому народу до прихода секиры Веспасиана.

Мы снова находим эту же смоковницу в одном эпизоде, который якобы произошел с Ииусом:

«Поутру же, возвращаясь в город, взалкал.

И увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней

и ничего не нашед на ней, кроме одних листьев,

говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек.

И смоковница тотчас засохла»[277].

Эта смоковница является аллегорической. И здесь она символизирует еврейский народ. Если бы здесь дело шло о реальном дереве, то вся история была бы совершенно нелепой.

К миру притч и аллегорий принадлежит также и бедный Лазарь… Родственен он по имени Элиазару, рабу Авраама, вознесенному, по одной еврейской легенде живым на небо подобно Еноху и Илии[278], или нет, но он символизирует собой благочестивую и страдающую часть иудейского народа, «бедных во Израиле». Он противополагается богатому в курьезной притче, где небо и ад представлены в виде двух обиталищ, обитатели которых в состоянии видеть друг друга. Богатый, который на земле жил в роскоши и презирал Лазаря, умирает в аду от жажды и видит Лазаря в небесах на лоне Авраамовом.

— К этому образному уроку пристегнут другой. Богатый просит бога воскресить Лазаря, чтобы обратить Иудеев. Бог отвечает: «У них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, пе поверят»