Загадка Чудского озера - [6]

^{Тарту. Ратуша.}

За разговорами время бежало незаметно.

— Озеро близко, — заметил кто-то.

И действительно, вскоре болотистые берега реки раздвинулись и открылась свинцовая даль древнего Пейпуса, как в старину называли Чудское озеро. Скрывающие берег заросли тростника скоро остались позади, и «Иоала», оставляя за собой клубы черного дыма, выбралась на чистую озерную гладь.

А впереди появились как бы вырастающие из воды далекие кроны деревьев. Это был Пириссар — крупный остров в южной части Чудского озера, на его границе с озером Теплым.

— Это и есть торговый путь из Риги в Псков? — спросил Олег у отца.

— Да. Вот по Эмайыги, тогда она называлась Омовжей, и по озеру, как мы плывем сегодня, плавали и в те далекие века. А зимой тут по льду шли обозы, проезжали возки богатых купцов, проходили военные отряды… В те времена войска двигались обычно по торговым путям. Вот и место Ледового побоища надо искать там, где были такие пути. Ими и должны были воспользоваться войска.

^{Тарту. Остаток крепостной стены.}

— А мы начнем поиски с Мехикоормы?

— Нет. Мехикоорма по-старому называлась Исмень, или Изменка. А в Большой Советской Энциклопедии на схеме Ледового побоища на месте Мехикоормы нанесено никому не ведомое селение Узмень. Соблазнительно на первый взгляд начать поиски с этого пункта. Но историки, предполагавшие, что битва произошла на западном берегу озера, не знали военной тактики того времени. А я считаю, что Александр Невский вряд ли поставил бы свое войско на льду у западного берега, имея за спиной широкую гладь замерзшего озера. Он-то ведь знал тактику рыцарей — расколоть войско противника на части, а затем каждую отдельно изрубить. Скорее всего следует начать поиски на восточном берегу, и поедем мы до Самолвы.

На Пириссаре многие пассажиры сошли с парохода. Большинство со своими чемоданами, котомками, узлами пересели во встречавшие их лодки, и воздух наполнился треском моторов — лодки направились в разбросанные по острову деревни. На одной из лодок умчался и парень в гимнастерке. На прощание он помахал фуражкой.

Пароход вошел в Теплое озеро. Это и была упоминаемая в летописи Узмень, то есть Узкость. Узкость надо, конечно, понимать условно в сравнении с просторами Чудского и Псковского озер, которые эта Узмень связывает.

Где-то здесь, на этих водных просторах, решалась судьба Пскова и Новгорода, и не только этих городов, но и всей Прибалтики, а быть может, и всей Руси.

^{«Иоала».}

На горизонте появились острова.

— Озолица, — сказал мужчина в потертом пиджаке.

— Озолица? Да разве есть такой остров? Это название известно из летописей, но на самых подробных картах его найти нельзя.

— По старине зовем. Большой остров был. Вроде как Пириссар. А теперь почти весь под воду ушел. Только и остались островки Станок и Лежница. Вон они видны. Да и те уже вода заливает.

— А почему заливает?

— Да кто его знает… Тут целые деревни под воду ушли. Чудская Рудница и Старый Мтеж на новые места, повыше, перебрались, а, скажем, Черемша, так той совсем не стало — затопило. Ну и расселились кто куда.

Пароход огибал острова. Они были плоскими и, видимо, сильно заболочены. Несколько деревьев возвышалось над густым кустарником. Со всех сторон заросли тростника.

— Это остров Вороний, — сказал стоявший рядом молодой человек в голубой майке. — На нем створные знаки установлены для пароходов. Вот и домик бакенщика показался.

— А пролив Большие Ворота называется, — сказал пожилой мужчина. — В нем, говорят, огромная гранитная плата на дне лежит. Как порог. И валунные каменья там. От них, рассказывали, и остров в прежнее время, когда они еще не были водой затоплены, свое название получил. Вороний Камень назывался он… Ну а это остров Городецкий, — показал он на длинный остров, мимо которого проходила «Иоала».

^{Река Эмайыги.}

«Иоала» вошла в реку Самоловку. На берегу ее стоит селение Самолва. Рассказывают, что здесь было столько рыбы, что она сама ловилась, — отсюда и название.

— А это, вон там, где церковь белеет, — продолжал словоохотливый попутчик, — это Кобылье Городище. Церковь там Архангела Михаила, поди, лет пятьсот, как стоит.

На берегу глубокого залива на фоне зелени белел куб небольшой церкви.

— Стояла-то она раньше на Озолице, — продолжал он после минутного молчания. — В ту пору немецкие рыцари ее пожгли да разграбили. Только колокол наши успели схоронить. Зимой повезли его на санях по льду на берег. А лед возьми да и тресни. Колокол и провалился под лед. Лежит он на дне озера и по сей день. Говорят, когда шторм сильный бывает, так слышно, как звонит он там, на дне. Рыбаки, кого буря на озере захватит, по этому звону путь к берегу находят…

Сáмолва. Большая деревня на песке. Клуб в каменном доме бывшего богатея. Больница, школа-восьмилетка, рыбосушильный завод, почта с междугородным телефоном. Кое-где виднелись еще старые, уцелевшие от войны дома, но подавляющее большинство строений — новые. Светлые стены, большие окна и нарядные палисадники с яркими цветами. На краю деревни строится молочный завод, а в центре, против больницы, окруженный аккуратной оградой памятник матросам, павшим в Великую Отечественную войну.