Загадка Чудского озера - [5]
— Пойдем посмотрим город, может быть, и придумаем, как продолжить наше путешествие.
Они вышли к тенистому бульвару на набережной Эмайыги. Огромное количество моторных лодок, больших и малых, с каютами и без них, было аккуратно расставлено вдоль обоих берегов в дощатых перегородках, напоминавших стойла.
— Вот бы нам нанять такую лодку!
— Это вы говорит с хозяев, — лаконично отозвался сторож, старик эстонец.
Появилась небольшая надежда. Но надо было дожидаться вечера, когда хозяева лодок, окончив свой рабочий день, придут на реку.
На берегу на базарчике женщины торговали клубникой.
— Возьмите, не пожалеете. Прямо с гряд. Сегодня ночью на «Йоле» привезла.
— На чем привезли?
— На «Йоле», пароходик тут ходит из Пскова.
Из Пскова! Значит, есть сообщение водой. Как это они не узнали об этом там, в Пскове? Выходит, что можно проехать по Теплому озеру на пароходе? Вот так неожиданность!
— А что это за пароход?
— Да так, небольшой. Через день ходит. Мы на нем на базар ездим.
Георгий Николаевич еле поспевал за Олегом.
— Ведь даже проехать по этим местам и то будет интересно. А ведь там наверняка есть пристани… Можно будет сойти с парохода, поговорить с людьми, посмотреть…
Маленькая пристань была недалеко.
Оказалось, что «Иоала», в просторечье — «Йола», курсирует между Тарту и Псковом. На Теплом озере делает три остановки у острова Пириссар и у деревень Самолва и Мехикоорма.
Подошедший сторож объяснил, что «Иоала» уходит в пять часов утра, но можно сесть на нее еще с вечера.
— Билеты? Нет, заранее билеты не продаются. Их берут потом, на пароходе, в пути.
Летний теплый вечер. Полумрак уходящих белых ночей смешивается со светом полной луны. От ратуши донесся мерный бой часов. Тишина засыпающего города, нарушаемая изредка проносившимися по мосту машинами. Из летнего сада доносятся едва слышные звуки оркестра.
— Отправляемся «в чудь на зажитие», — перефразировал Олег слова летописи. — А знаешь, папа, мне кажется, что все кругом и мы сами из какого-то другого мира.
Действительно, комфортабельная часть путешествия на «Победе» закончилась. Теперь их только двое, они предоставлены самим себе. Какая-то заброшенность и вместе с тем легкость, свобода и неизвестность. Начинается настоящее странствование.
>Моторки на Эмайыги.
«Иоала», небольшой старенький пароход с высокой трубой, — единственное средство сообщения Тарту с Псковом и прибрежными деревнями.
Палуба и каюта заполнены мешками, корзинами и их владельцами. Эмайыги — узкая, извилистая, но глубокая, с низкими заболоченными берегами.
На покосах прогуливались несколько аистов с длинными красными клювами. Крестьяне, убиравшие сено, по-видимому, их совершенно не беспокоили.
Наши путешественники подсели к пестрой толпе пассажиров. Разговорились с рослым парнем в гимнастерке без погон. Он отслужил свой срок в армии и возвращался теперь «до дому».
— Замечательные у нас места, — говорил он, рассеянно глядя на берега Эмайыги. — Старина-то какая! Что ни деревня, то тебе целая история. Вот взять, к примеру, нашу деревню, Кола называется, — так она от самого Новгорода историю ведет.
— А где же ваша деревня находится?
— Да на Желче, на реке. Говорят, что в старину наши деды службу несли тут. Еще при Александре Невском это было. В то время рыцари-то немецкие все порывались в землю нашу вломиться. Так наши тут вход в реку сторожили.
Он помолчал, а затем добавил:
— Да и места у нас там, в устье, очень рыбные.
— И что же, бои у вас там были?
— Бывали… Есть у нас крест один, каменный. Теперь его в часовенку отнесли. А раньше он на бугре стоял. В камень у него основание-то вделано было. Так на этом месте, говорят, когда-то церковь стояла, а немецкие рыцари спалили ее. Всю деревню тогда пожгли да разграбили. Так вот на месте той церкви и поставили потом этот крест. На нем и надпись — «Воздвижению», церковному празднику, значит.
>Водный маршрут: Тарту — Самолва — Мехикоорма — Псков.
— Старина у нас действительно большая, — вступил в разговор пожилой мужчина. — Вот вы, вижу, человек нездешний. Проедете и, может, в наши края и не заглянете. А ведь у нас и клады случаются.
У меня вот дед был. Старый. Пошел он за водой. Опустил в колодец ведро и стал тянуть. Чувствует, что очень уж тяжело. Ну, дотянул все же доверху. Глянул, а в ведре кадушка с золотом. Натужился он, чтобы вытащить ведро, да силенок не хватает. Проходил в это время мимо сосед. Дед и крикнул ему, чтобы помог. А ведро-то как-то дернулось, звякнуло, веревка из рук вырвалась, да и ухнуло все обратно в колодец. Уж потом искали, искали, искали… И в колодец-то лазили. Да так и не нашли ничего.
А почему? Потому что клад-то особого подхода к себе требует. Он не каждому ведь показывается. Вот показался деду клад: а он возьми да и позови соседа, а тому-то, верно, и не положено было, чтобы ему клад показывался…
— И в Чудской Рудице такой случай, говорили, был, — подхватил парень в солдатской гимнастерке. — Шла там женщина полем. И вдруг видит — большая каменная плита в траве лежит. А нам всем еще от дедов известно, что под такой плитой завернутый в парус клад лежит. Еще с тех пор, как немецких рыцарей разбили. Растерялась женщина, остолбенела, да и бросилась в деревню, чтобы помощи попросить. Вернулась с соседями, пришли на то самое место, глянь, а плиты нет. Исчезла. Так они несколько дней ее искали. Все поле истоптали, а плиты как не бывало.
