Зачумленные - [5]

Рассказ мясника, пекаря и бакалейщика некоторым образом смягчил впечатление от рассказа Гарена-Молодого, поэтому люди не были чрезмерно встревожены, и каждый спал как обычно, за исключением господина Панкраса, который до рассвета мерил шагами свою комнату.

На следующее утро, около восьми часов, когда каждый был занят своими делами, вдруг послышался похоронный звон, сначала в церкви ля-Палю, затем Сен-Шарль, затем Акуль. Это никого не удивило, потому что было известно, что ежедневно бывает с десяток похорон. Но ветер принес звон колоколов Фаро, затем пришла очередь прозвонить колоколам Андум и Каталан.

Господин Панкрас вышел на порог и прислушался. Сидя на краю парапета, клирик и капитан тоже слушали, как к этому плачу присоединяется Жольет, потом л’Эстак, потом Сент-Анри, а затем и дальняя часовня Ров, которая воспользовалась морским бризом, чтобы добавить несколько своих нот к этому печальному концерту.

― Не нравится мне эта музыка, ― вздохнул Панкрас.

― Конечно, ― сказал клирик, ― менуэты господина Люлли гораздо приятнее для уха и особенно для духа… Что до меня, я не верю, что это чума. Мой друг, помощник в госпитале, сказал мне, что сейчас сезон злокачественной лихорадки, что болота Ювоны распространяют в это время летучий яд, который и является причиной заразы. В то же время есть вспышка сифилиса, из-за двух полков, прибывших из Тулона, и мой друг помощник…

― Твой друг помощник, ― резко сказал господин Панкрас, ― просто дурак, который мнит себя ученым, потому что ставит клистиры. Говорю тебе, что чуму выпустили в город и что по меньшей мере половина из этих людей погибнет.

— Я не сомневаюсь в вашей науке, ― скромно ответил клирик, ― но надеюсь, что впервые в жизни вы ошибаетесь… В любом случае, поскольку мне необходимо идти в город, чтобы получить плату за уроки в этом месяце, я до полудня принесу вам свежие новости.

— Дай Бог, ― вздохнул Панкрас, ― чтобы ты не принес нам ничего другого.

Клирик поднялся, не сумев сдержать улыбки, вежливо поклонился и ушел легким шагом.

Капитан посмотрел ему вслед с озабоченным видом, затем поднялся, сложил руки рупором и закричал:

— Норбер!

Клирик остановился на мгновение и обернулся.

— Если ты подхватишь чуму, ― крикнул капитан, ― не возвращайся сюда умирать!

Клирик поднял над головой скругленные руки, легко подпрыгнул, сделал антраша, поклонился и послал кончиками пальцев воздушный поцелуй в сторону площади. Затем он положил руки на бедра и, пританцовывая, пошел вниз.

Господин Панкрас провел день в кабинете, листая книги по медицине и истории. Около полудня старая Алиетт, не говоря ни слова, расставила столовые приборы на маленьком столике у окна, а затем подала на длинном серебряном блюде жареную зубатку на подушке из фенхеля. Проходя мимо своего господина, она тихо прошептала:

— Остынет…

Господин Панкрас, уткнувшийся носом в толстую книгу, повторил глухо и беззвучно:

— Остынет… но не говори больше ничего.

Вдалеке так и продолжали звонить колокола, а Панкрас читал: «Возьмите верхнюю часть стебля руты, зубчик чеснока, четверть ореха, крупинку соли размером с горошину. Ешьте это по утрам, и можете быть уверены, что предотвратите чуму».

Он пожал плечами, перевернул страницу, и наткнулся на средство немецкого доктора Эстембаха. Рецепт был очень сложным и показался ему заслуживающим внимания, но автор сочинения добавил примечание: «Он давал это средство четырнадцати особам, которые тут же от него скончались: такова была причина того, что мы больше не захотели, чтобы доктор смотрел других больных». Панкрас продолжал читать весь день, оперев голову на руки, не глядя на прекрасную рыбу, которая ждала его на подушке из фенхеля…

Он прочитал, по меньшей мере, двести рецептов, это были только противоядия, сладкий корень, можжевельник, нашатырь, потогонная сурьма, белый лук и измельченные слизни… Авторы книги говорили о «хороших результатах», «облегчении страданий» и «нескольких удивительных выздоровлениях». Тем не менее, в своих заключениях, сочинители заявляли, что «единственным действительно эффективными средствами были молитва святому Роху и благословение святого Франциска».

Наступил вечер, добрый доктор закрыл книгу, поднялся и подошел к окну.

На площади дети играли в кошки-мышки, в шары, в классики… Он с грустью смотрел на этих невинных малышей, наполненных жизнью и весельем, которым грозила ужасная смерть, как вдруг игры остановились, и он увидел, что все дети с тревожным любопытством посмотрели в одну сторону; внезапно все бросились по домам, захлопали двери. Господин Панкрас открыл окно и наклонился, чтобы увидеть причину их ужаса.

По улице, которая шла от Плэн-Сен-Мишель, двигалась страшная процессия. Двое мужчин в длинных серых балахонах, с лицами, скрытыми под капюшонами, с руками в черных перчатках, шли первыми. В правых руках они держали факелы, а левыми постоянно звонили в медные колокольчики. Позади них слышался скрип осей и звяканье подков о мостовую… По мере того как они приближались, мэтр Панкрас расслышал чтение псалмов, и вскоре узнал слова «Помилуй меня, Боже».

Все стояли возле окон, а страшная процессия медленно продвигалась… Она состояла из четырех повозок, которые сопровождали одетые в черное плакальщики. Каждый нес факел и под погребальным капюшоном пел страшные слова.