Зачем я тебе? - [7]

Помолчали.

- Почитайте свои стихи.

- Ни за что. Я плохой поэт - никому своих стихов не читаю.

- Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся.

- Поцелуй за строчку, - по-деловому предложил бармен.

- Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться после того, как я попробовала вашей стряпни, - невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот.

Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределённого цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:

- В другой раз…

- Другого раза не будет! - Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. - Слышишь? Что это?

- Гром как будто… - недоумённо предположил бармен.

Тёмное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.

- Гроза в марте, - без интонации констатировала Христина и отпила кофе. - Будет снег или дождь?

- Осадки, - зло сказал бармен. - Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе - потребители, в единственном - электорат. То же самое и с осадками.

- Да, - задумчиво отозвалась Христина, - а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.

- На кого кара?

- На меня, - Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. - Грехи молодости знаешь, что такое?

Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:

- Всё и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трёх до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… - бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: - Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.

- Да ты и впрямь поэт! - вместо ожидаемого признания похвалила Христина.

- Я соврал, - сердито сказал бармен. - Я не пишу стихов.

- Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, - утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.

- Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.

- Тебя кто-то ждет?

- У Патриота консервы кончились.

- Ты его так называешь?

- Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?

- Нравишься - это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?

- Не знаю.

Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.

- Ты промокнешь, - сказал он.

- Как промокну, так и высохну, - бросила она и пошла к выходу.

- Магдалина! Христина обернулась.

- Возьми меня с собой.

«Только тебя мне ещё не хватало для коллекции», - грустно подумала Христина, а вслух сказала:

- Прости, Христофор, но зачем ты мне?

И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейная «Валгалла». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.

23.50

Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потёками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин.

Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли всё ярче, становились всё больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 8 марта, папочка!»

Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощёкий котик показался Христине ребёнком, наряженным к рождественской ёлке.

- Ливер нарезной в вакууме, - попросила Христина, - и две банки кошачьей амброзии.

Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребёнок, а скорее травести.

- Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?

- Только без крови, - кисло поморщилась Христина.

Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши

(не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.

- А «амброзию» для какого возраста? - спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.

«Нет, - подумала Христина, - это не травести, а, верно, «голубчик».

- «Амброзию» из рыбных костей, - сказала она громко.

Теперь селлер поморщился и поправил:

- «Золотая рыбка».