Зачем нам враги - [57]

Это все-таки она ведет его в Тарнас, а не он ее. Только вот... зачем? Ведь Рослин там нет. Там только Рассел. Там только моя война.

Или ваша тоже, господин Глориндель, просто вы еще сами не знаете об этом?

Но вопросы, сомнения, размышления больше не были важны. Они потеряли смысл в тот день, когда умер Рассел. Эллен поняла это, когда узнала, что перед смертью он успел убить их ребенка. И сегодня бессмысленность происходящего перестала вызывать в ней протест. Да, это случилось именно сегодня — в тот миг, когда она схватила руку Глоринделя и впервые за последние два года ощутила забытое, успевшее стать чужим: горячо. Пусть только на один миг — но она ощутила, что его тело жжет ее, будто огнем.

Хотя нет, неверно.

Огонь-то ее не жег.

— Какой у нас корабль, какой? Вот этот? Самый большой? Ох, как хорошо! — воскликнула Рослин и захлопала в ладоши, не сводя сияющих глаз с лениво колыхавшихся парусов.

Иногда она вела себя совсем как ребенок. Как обычная девочка одиннадцати лет. И это было так странно.

В Тарнас шел только один корабль, большая торговая галера. Торговала она, правда, рабами, так что путешествие на подобном судне в водах вражеской страны вряд ли следовало считать безопасным, но это была единственная возможность попасть в Тарнас морем. Из-за недавнего пожара, уничтожившего значительную часть порта, корабли теперь ходили редко.

Галера отбывала следующим утром, но Рослин захотела посмотреть на нее заранее. Натан поймал себя на мысли, что ждет от княжны заявлений, что-де этот корабль ей не нравится и на нем она плыть не станет, — и он испытал облегчение, когда она одобрила их транспорт. Хотя с чего он, собственно, взял, что она непременно должна была капризничать? Только потому, что один небезызвестный эльф на ее месте наверняка именно так бы и поступил? Это девочка, постоянно напоминал себе Натан, и даже не эльфийка, а с Глоринделем ее роднит только больное воображение Натана... И его глухая тоска, от которой он не мог избавиться с той минуты, как вернулся на земли лорда Картера и понял, что наступивший было душевный покой был всего лишь временным.

На судно загружали свой товар рабовладельцы, которым не посчастливилось сбыть его с рук; короткая вереница рабов угрюмо взбиралась по шаткому трапу. Надсмотрщики покрикивали и охаживали согнутые спины плетьми, срывая злость за неудачный рейс. У трапа стояли двое, ждавшие своей очереди; один из них держал в руке цепь, которая вела к поясу полуобнаженной женщины, и сочувственно кивал на причитания собрата по промыслу.

— У самых доков разместился, подвела нелегкая! — громко жаловался тот. — А загорелось-то как раз с них. Опомниться не успел — а все полыхает. Шестерых рабов потерял! И еще трое изуродованы, пришлось убить — их даже за пять монет никто не хотел брать. А одна была такая красавица, венессийка — кровь с молоком! Чтоб я еще хоть раз сунулся в этот поганый городишко...

— Зря ты, зря, хороший город, — покачал головой его собрат. — А беда может прийти в любое место. Надо только беречь свое добро и знать, как возместить убытки.

Произнося последние слова, он бросил взгляд на девушку, смиренно стоявшую на цепи рядом с хозяином. Во взгляде работорговца была затаенная нежность, но не походило, что он питает к своей рабыне романтические чувства. Тут было что-то другое. Натан мимоходом отметил это и, наверное, забыл бы, если бы Рослин вдруг не сказала:

— Я хочу ее.

Натан изумленно уставился на маленькую княгиню. Та уже смотрела не на корабль, которым только что так бесхитростно восторгалась, а на девушку-рабыню. Натан взглянул на нее тоже — теперь уже более внимательно.

Красива... наверное, красива — почему-то он не мог сказать с уверенностью. Может, потому, что у нее были коротко обрезаны волосы, будто после тяжелой болезни. А может, ее раньше брили наголо — так принято поступать со всеми рабами у некоторых народов. И еще... ее взгляд. Да. Взгляд, это главное. Покорный и смиренный... слишком покорный и смиренный. И в то же время нет в нем забитости и отрешенности, свойственной людям со сломленной волей.

Как будто и покорность, и смирение — наигранны.

— Слышишь? — нетерпеливо повторила Рослин. — Я хочу ее.

— Зачем? — медленно спросил Натан, лихорадочно пытаясь разобраться в противоречивых впечатлениях и не решаясь отмахнуться от инстинкта, настойчиво бившего тревогу.

— Мне нужна служанка. Моя прежняя меня предала. И бросила меня. А кто-то должен расчесывать мои волосы.

Звучало это абсолютно непримиримо — Натан почти обрадовался этим ноткам. Таким вот тоном господин Глориндель требовал вина там, где подавали только эль, и оленины там, где олени сроду не водились... Хочу. Я хочу, и все. Остальное — не моя забота.

В этом было что-то настолько отчаянное, что почти вызывало жалость.

— Мы можем поискать другую женщину. Эта будет слишком дорогой.

Рослин метнула в него быстрый взгляд.

— Нет. Я хочу эту.

Натан пожал плечами. Все равно эта женщина наверняка стоит больше, чем у них есть.

Работорговец догадался об их намерениях — у людей подобного сорта нюх на такие вещи — и коротким жестом прервал разговор. Его собеседник взглянул на Натана и тут же, замолкнув на полуслове, отошел в сторону. Работорговец продолжал глядеть на Натана приглашающе и как будто с пониманием, но это понимание было таким же наигранным, как покорность в глазах рабыни.