Зачем нам враги - [48]

Натан часто думал про Глоринделя, унесшегося в клубах дорожной пыли. Он не любил эти мысли и не любил ощущение незавершенности, которые они у него неизменно вызывали. Это были неправильные мысли. Ведь Натан знал, что едет умирать.

Поэтому всякий раз, едва мысли — всегда без повода — возвращались к наглой улыбке эльфа и его словам, упрямо звеневшим у Натана в ушах, он встряхивал головой, выпрямлялся и говорил себе: довольно. Так и в этот раз — он почему-то вспомнил его снова, просто так, и решил, что пора спать. Натан вздохнул, поднял голову. И это было непривычно — вздыхать от усталости. Над головой скрипели мачты, хлопали паруса.

Было темно, фонарь горел на верхней палубе, у штурвала, а здесь, внизу, среди канатов и досок, и демон ногу сломит. Судно-то хоть и перевозило пассажиров, но все равно оставалось для этого мало приспособлено. Особо коварным было местечко у трюмов: там имелся люк, который Натан находил то открытым, то закрытым, и за неделю пути наловчился на всякий случай перешагивать опасный участок, даже не обращая на него особого внимания. Но в этот раз он слишком задумался и успел только выругаться, когда нога рванулась в пустоту.

Падать было невысоко, к тому же на дне оказались какие-то тюки — Натан даже не ушибся, но все равно выругался снова, уже поосновательнее, принимая сидячее положение. Было темно, хоть глаз выколи; Натан пожалел, что в отличие от матросов не имеет привычки курить и таскать с собой повсюду огниво.

Он задрал голову и увидел клочок неба, казавшегося отсюда очень светлым. Проклятие, а хорошо-то, вдруг почти виновато подумал Натан. Просидеть тут, что ли, до утра... Может, он и просидел бы, только запах в трюме не располагал к безмятежному отдыху. А тут еще кто-то закопошился в углу — крысы, больше некому. Ночевать в компании таких соседей Натану не хотелось, и он поднялся. До края было недалеко: он взялся руками за край и уже стал подтягиваться... а потом снова услышал что-то — опять шорох, уже ближе, — и вместо того, чтобы резво выбраться наружу, спрыгнул обратно. Он сам не знал, с чего вдруг его заинтересовали крысы (хотя уже тогда он знал, что это не крысы — за время разбойничанья в калардинских лесах Натан научился отличать звук движения зверя от движения человека). Просто будто что-то мелькнуло перед его мысленным взглядом; мелькнуло и исчезло, так стремительно, что Натан успел только разжать руки — а остальное было просто следствием.

Его возвращение явно стало для прятавшегося в трюме неожиданностью — он отпрянул, уже не пытаясь двигаться тихо, пара испуганных глаз блеснула в скудном лунном свете. Натан провел рукой по стене. При нем было оружие, но он знал, что его не придется применять. Такие вещи он тоже научился чувствовать.

— Не бойся, — вполголоса проговорил Натан, почти физически ощутив, как резко сгустилось напряжение после этих слов. — Я тебя не трону. И не выдам.

Движения больше не было, и глаза уже не блестели во тьме — человек забился в дальний угол, в котором сидел, когда его уединение нарушили. Натан поколебался, потом сказал:

— Плыть еще два дня. Сейчас все спят. Ты можешь выйти... если тихонько. Ты же наверняка хочешь есть... и здесь ведь крысы.

— Нет тут никаких крыс.

Детский голос. Не понять, мальчик или девочка — странный тембр, странная интонация. И ни капли страха. Причем явно не храбрится, а действительно его не чувствует.

— Нет? — переспросил Натан.

— Были. Я их... — Ребенок умолк, потом сказал — все тем же странным, бесстрастным, бесполым голосом: — Мне нельзя выходить. Они меня увидят и... опять продадут.

Натан ступил в темноту. Он ждал, что ребенок шевельнется, но по-прежнему не услышал никакого движения. А когда его ладонь обхватили крепкие холодные пальцы, вздрогнул от неожиданности.

— Побудь здесь со мной. Чувствуешь?

Натан не знал, что именно он должен чувствовать... помимо опасности — да, именно опасности; от этого ребенка исходило что-то темное, вязкое, почти осязаемой тугой волной, захлестывая и сбивая с ног. Натану захотелось высвободить руку, но он не стал этого делать.

— Как ты сюда... как ты здесь... — Он не знал, какого рода слово должен тут применить, и терялся, отчего-то боясь ошибиться.

— Они меня привезли на этом корабле в Калардин, — прошептал ребенок; теперь, когда он снизил голос, угадать по нему пол стало вообще невозможно. — И продали... хотели продать одному... а я вырвалась от них, убежала... и спряталась на их корабле. Мне надо туда. Обратно.

Натан протянул руку в темноте, наткнулся на детскую голову, покрытую свалявшейся шапкой волос. Девочка, с непонятной тревогой подумал Натан, хотя можно было перестать сомневаться уже после ее слов. Как странно — он почти хотел, чтобы это оказался мальчик... как если бы его жена разрешалась от бремени, а он гадал бы до последнего: мальчик? девочка? — и хотел бы, конечно, мальчика...

Но у него нет, и не было, и не будет жены, а этот ребенок — не его ребенок... и в этой мысли было странное облегчение.

Натан нахмурился. Слишком много странных ощущений... а он ведь даже не видел эту девочку в лицо.

— Зачем тебе в Тальвард? Ты же калардинка, — сказал он, хотя не был в этом уверен. Говорила она на калардинском чисто и без акцента, но...