— Мы его не разбудим. — Тоби взял ее за руку и увлек в смежную спальню. — Мы будем вести себя тихо, очень тихо.
Бел лукаво улыбнулась мужу. Он прекрасно знал, как ей трудно вести себя тихо, когда они предаются любви. Объятия Тоби — самое надежное, самое безопасное место на свете, только в его объятиях она забывала о сдержанности. А он постоянно побуждал ее громко стонать и кричать в постели. Иногда даже визжать. А в последнее время все чаще заставлял ее смеяться.
Но среди дня, как вот сейчас, когда спящий ребенок находился рядом и они должны были вести себя очень и очень тихо, он любил ее так нежно, так ласково, что заставлял проливать тихие слезы радости.
А потом она лежала в его объятиях, и каждый ее вздох был наполнен счастьем. Полуденное солнце золотистой каемкой очерчивало скульптурные контуры его плеч, его груди, высвечивало в его волосах янтарные блики.
— Ты красивый, — сказала она ему.
— Дорогая, а я как раз собирался сказать тебе, что это ты необычайно красивая, — ответил он с улыбкой.
Крепко прижавшись друг к другу, они уплывали в то волшебное царство, что находится между бодрствованием и сном.
— Тоби, а мы всегда будем так, до безумия, счастливы? — спросила она неожиданно.
— Наверное, нет, — ответил он сонным голосом. — Но ты ведь все равно будешь меня любить?
— Да, конечно. — Она еще крепче к нему прижалась. И в тот же миг ребенок проснулся и заплакал.
Четверть часа спустя в спальню вошла Лидия — в слезах и с ободранными коленками. А потом из Уинтерхолла пришла депеша с сообщением — Тоби должен был немедленно выезжать. Якобы возникла какая-то проблема с овцами.
Послеполуденная идиллия закончилась, чары рассеялись…
Но любовь осталась. Она была и будет всегда.
