Забытый солдат империи - [8]

Вадим и на самом деле поехал во Францию по обмену. Правда, всего лишь на месяц. Но этого хватило, чтобы почувствовать суть западной жизни, а главное – потом писать год письма родным, якобы проживая в общежитии студентов латинского факультета. Общежитие находилось в двух шагах от Иль де ля Ситэ, островка посреди Сены, с его Собором Парижской Богоматери.

Фактически же он за остальные семь месяцев объехал весь Союз с тремя десятками таких же, как он, курсантов спецшколы. Они неделю спали в снегу где-то в Заполярье, плутали по сибирской тайге, прыгали с самолета на Памир. Их учили убивать человека с первого удара, как когда-то обещал ему незнакомец в первом отделе, учили радиоделу и уходить от слежки, учили навыкам выживания в экстремальных условиях.

Но освоить пять-десять смертельных ударов для них, хорошо отобранных людей с прекрасной общефизической подготовкой, оказалось куда проще, чем понять премудрости западного образа жизни, западного менталитета. Им никто не говорил высоких слов о коммунизме или о чем-то подобном. Звучали совершенно незнакомые им высказывания о противостоянии католической морали, протестантизма и православия, о всепроницающем, до идиотизма, прагматизме Запада. Их учили побеждать разумом, а не ребром ладони или носком ботинка.

Вадим вернулся домой в мае, объясняя родным свое заполярное обморожение щек и среднеазиатский загар поездкой во Французские Альпы. Через полгода он женился. Потекла самая обычная жизнь, пресная до одурения.

За три последующих года его никто ни разу «оттуда» не позвал. Вся его связь с ТЕМ миром заключалась в знании заученных наизусть двух номерах телефонов, скорее всего принадлежащих какой-нибудь безобидной организации, и далеко запрятанных от всех красных «корочек» – на экстремальный случай.

В корочках было написано, что Земцов В.С. является работником центрального аппарата МВД СССР, и содержалась просьба не чинить ему препятствий. Словом, мент с какими-то непонятными полномочиями. Может быть, служба внутренней безопасности, вылавливающая взяточников среди своих, или что-то подобное.

12

…За четыре дня, прожитых в пустом Доме творчества, Вадим не написал в свою газету ни строчки. Утром разогревал очередную банку тушенки или перловой каши, выпивал стопку коньячного спирта и шел на берег. Там подолгу сидел на какой-нибудь вывернутой волнами коряге и смотрел на море. Даже купаться желания не было….

13 (ретроспектива)

…Тогда был как раз тот случай, когда нужно было сходить в ментовку Пицунды и показать свое устрашающее удостоверение. Если те трое, с опухшими после вадимовской разборки яйцами, не успокоятся, дело может закончиться плохо.

Эва спала. Ее самолет из Адлера улетал во второй половине дня. Но когда Вадим стал одеваться, она зашевелилась в кровати:

– Вадим, мой паспорт и удостоверение в сумочке на столе. Посмотри.

– Зачем? – неискренне удивился Земцов.

– Тебе лучше убедиться, что я та, за кого себя выдаю. Прежде чем будешь звонить, куда надо.

– Успокойся. Я тебя вспомнил – сказал Вадим, хотя не был в этом уверен до конца.

Похоже, там, в Таджикистане, в аэроклубе, где пересеклись пути двух групп «консервов», действительно был кто-то с лицом Эвы. Но попробуй, определи: все в летных комбинезонах, на голове шлемофоны. Единственных в Союзе по красоте ног Эвы он, естественно, не видел. Кажется, он вообще тогда принял Эву за мужчину. Грубые, обветренные черты лица, никаких признаков роскошной блондинки.

– Схожу в милицию. – Сообщил Вадим. – Пусть с этими тремя поговорят.

– Только побыстрее. Мне пора собираться.

…Дежурный по отделению милиции чуть ли не выпрыгнул из-за стола, когда Вадим показал ему свое удостоверение.

– Дорогой гость, какими судьбами?

Вадим объяснил ситуацию.

– Все сделаем, дорогой! Можешь не сомневаться. Что ж ты раньше не заходил? Посидели бы по-людски.

Этого Вадим боялся больше всего. Пришлось рассказывать придуманную заранее историю, что он работник пресс-центра министерства и здесь затем, чтобы написать книгу, прославляющую коллег.

– Творческий отпуск, черт его побери. Времени совсем нет.

– Что, и вечером не можешь посидеть с друзьями?

– Генацвали, как ты думаешь, за что меня пытались побить, а?

Дежурный расплылся в улыбке.

– Понимаю, понимаю. Любовь. Но уезжать будешь – заходи. Вина тебе приготовим для Москвы.

Его, чуть ли не насильно, заставили проехать километр до Дома творчества на милицейском УАЗике. У ворот Дома стояли… те самые три кавказца. Их погрузили в «воронок» и повезли назад.

14

Фляжка, наполненная Семеном, подходила к концу. Надо было бы сходить в центр и обновить запасы съестного и выпивку. Но идти было лень. Он был почти уверен, что скоро проведать его приедет комендант и, конечно же, не с пустыми руками. Все его мысли были об Эве. Как она там живет, в своей уже независимой Латвии? Может быть, в отличии от него, ее уже «расконсервировали»? Фу, какое жуткое слово. Нет, нельзя киснуть. Надо основательно надраться в каком-нибудь кабачке и ехать домой, в Россию…

15 (ретроспектива)

…Вадим взбесился. Почему так устроена жизнь? Почему, когда он встретил женщину, с которой испытывает полный душевный и физический контакт, когда он, наконец, увидел человека, перед которым не надо лгать и изворачиваться, строить из себя 28-летнего придурка – почему этот человек должен сегодня, через три часа уйти из его жизни и уйти, скорее всего, навсегда? До него уже дошла причина той фантастической легкости, с которой эта женщина легла под него. Европейской свободой секса тут и не пахло. Просто у Эвы, как и у него, есть какие-то семейные проблемы, которые она решилась разрубить одним махом, как только увидела СВОЕГО человека. То, что он для Эвы свой, свой куда в большой степени, чем ее муж-латыш, Вадим не сомневался. Он вспомнил Заполярье, пургу и крохотную нору в снегу, где он трое суток отогревал своим дыханием смешную девочку Веру, лучшего стрелка их группы. А ведь кто-то, быть может, в эти же часы, согревал своим теплом Эву, даже не задумываясь о том, что рядом с ним лежит прекрасная женщина. Он вспомнил тот дикий пятидесятикилометровый марш-бросок по донским степям с полной выкладкой. Когда уже были исчерпаны последние силы, инструктор, закончив свою мать-перемать, вдруг схватил из придорожной травы кривую палку и, подняв ее на манер петровской сабли, закричал: «Вперед, сукины дети, вперед, солдаты империи!» И они побежали вперед. И были они уже не русские, а великороссы, не узбеки, а бухарцы, не латыши, а курляндцы.