Забытое время - [2]
Ошибся или нет? Джейни мигом прочла все: и с каким интересом он смотрит, и как непринужденно он сдвинул левую руку за корзину с лепешками, временно спрятав палец с обручальным кольцом.
Он приехал в Порт-оф-Спейн по делам — работает в одной корпорации, окучил прибыльную франшизу и решил по такому случаю «оттянуться». Так и сказал, «оттянуться», и Джейни едва не поморщилась — кто так выражается вообще? Среди ее знакомых — никто. Он из Хьюстона, где она никогда не бывала, да и не стремилась. На загорелом запястье у него красовался «ролекс» белого золота — Джейни впервые видела такие часы вблизи. Так ему и сказала, а он снял их и надел ей на руку, и блистающие часы повисли на ее влажном узком запястье. Ей понравилось — тяжелые, на веснушчатой руке смотрелись чужеродно, алмазным вертолетом зависли над карри из козлятины.
— Вам идет, — отметил он, оторвал глаза от часов, посмотрел ей в лицо, и во взгляде его читалась такая прямота намерений, что Джейни вспыхнула и вернула часы. Ну что за глупости?
— Мне, пожалуй, пора. — Даже ей самой показалось, что прозвучало неохотно.
— Поговорите со мной еще. — В голосе его была мольба, однако наглость из глаз никуда не делась. — Останьтесь, а? Я неделю ни с кем нормально не разговаривал. А вы такая…
— Так-так. Какая?
— Необычная. — И ухмыльнулся — сверкнул чарующей улыбкой мужчины, понимающего, как и когда включать свои чары, оружие из своего арсенала, которое тем не менее вспыхнуло, точно металл на солнце, просияло некой искренностью, и эта подлинная симпатия окатила Джейни волной жара.
— Я очень обычная.
— Отнюдь нет. — Он помолчал, ее разглядывая. — Откуда вы?
Она еще глотнула из бокала, и ром с колой слегка пригладил ей шерстку.
— Да кому какое дело? — На губах — прохлада и жжение.
— Мне есть дело. — Снова улыбка — мимолетная, обаятельная. Вспыхнула — и пропала. Однако… подействовала.
— Ладно, тогда я из Нью-Йорка.
— Но родились не там. — Он это просто констатировал.
Она ощетинилась:
— А что? Я, по-вашему, для Нью-Йорка недостаточно крута?
Она почувствовала, как его глаза ощупали ее лицо, и постаралась как-нибудь скрыть все симптомы жара в щеках.
— Вы довольно круты, — протянул он, — но видно, что ранимы. Это не нью-йоркское качество.
Видно, что она ранима? Вот так новости. Захотелось спросить, где торчит ранимость, чтоб запихать ее на место.
— Итак? — Он склонился ближе. Пахнул он кокосовым лосьоном для загара, и карри, и по́том. — А на самом-то деле вы откуда?
Сложный вопрос. Джейни обычно уходила от ответа. Говорила: со Среднего Запада. Или: из Висконсина — там она прожила дольше всего, если считать колледж. С тех пор, впрочем, туда не возвращалась.
Правды никому никогда не открывала. Вот только сейчас почему-то открыла:
— Я ниоткуда.
Он поерзал на табурете, нахмурился:
— То есть? Где вы выросли?
— Я не… — Она потрясла головой. — Вам это будет неинтересно.
— Я слушаю.
Она глянула на него. И впрямь. Он слушал.
Нет, «слушал» — не то слово. Или как раз то самое: обычно оно пассивно, означает немую восприимчивость, приятие чужих звуков, «я вас слышу», а то, что делал этот человек, было ужасно мышечно, интимно — он слушал изо всех сил, как слушают звери ради выживания в лесах.
— Ну… — Она вдохнула поглубже. — Отец был региональный торговый представитель, они же не сидят на месте. То тут четыре года, то там два. Мичиган, Массачусетс, штат Вашингтон, Висконсин. Мы так и ездили втроем. А потом он… в общем, поехал дальше — не знаю куда. Куда-то уехал уже без нас. Мы с мамой жили в Висконсине, пока я не доучилась в колледже, а потом она переехала в Нью-Джерси и там прожила до самой смерти. — По-прежнему странно было это произносить; Джейни попыталась было отвернуться от его пронзительных глаз, но где уж там. — В общем, потом я переехала в Нью-Йорк, потому что в Нью-Йорке все тоже в основном неприкаянные. Никакой особой родины у меня нет. Я ниоткуда. Смешно, да?
Она пожала плечами. Слова изошли из нее пеной. Она и не собиралась ничего такого говорить.
— Скорее жуть как одиноко, — ответил он, по-прежнему хмурясь, и это слово крохотной зубочисткой ткнуло ей в мякоть нутра, которую она не собиралась обнажать. — А родных нигде нет?
— Ну, есть тетка на Гавайях, но… — Что она творит? Зачем она ему рассказывает? Джейни в смятении осеклась. Потрясла головой: — Я не могу. Извините.
— Да мы же ничего и не сделали, — сказал он.
Джейни безошибочно разглядела волчью тень, скользнувшую по его лицу. В голове всплыла цитата из Шекспира — мать шептала это Джейни, когда в торговом центре они проходили мимо каких-нибудь юнцов: «А Кассий тощ, в глазах холодный блеск»[1]. Мать то и дело выдавала что-нибудь эдакое.
— В смысле, — промямлила Джейни, — я про это обычно не говорю. Не знаю, зачем вам рассказала. Ром виноват, наверное.
— А почему бы не рассказать?
Она глянула на него. Самой не верилось, что она ему открылась — что она поддается неоспоримым, надо признать, чарам этого бизнесмена из Хьюстона с обручальным кольцом на пальце.
— Ну, вы же…
— Что?
Чужой. Но это детский сад какой-то. Она ухватилась за первое же пришедшее на ум слово:
— Республиканец? — И весело рассмеялась — мол, пошутила. Может, он и не республиканец вовсе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бьяртни Гистласон, смотритель общины и хозяин одной из лучших исландских ферм, долгое время хранил письмо от своей возлюбленной Хельги, с которой его связывала запретная и страстная любовь. Он не откликнулся на ее зов и не смог последовать за ней в город и новую жизнь, и годы спустя решается наконец объяснить, почему, и пишет ответ на письмо Хельги. Исповедь Бьяртни полна любви к родному краю, животным на ферме, полной жизни и цветения Хельге, а также тоски по ее физическому присутствию и той возможной жизни, от которой он был вынужден отказаться. Тесно связанный с историческими преданиями и героическими сказаниями Исландии, роман Бергсвейна Биргиссона воспевает традиции, любовь к земле, предкам и женщине.
Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Смерть – конец всему? Нет, неправда. Умирая, люди не исчезают из нашей жизни. Только перестают быть осязаемыми. Джона пытается оправиться после внезапной смерти жены Одри. Он проводит дни в ботаническом саду, погрузившись в болезненные воспоминания о ней. И вкус утраты становится еще горче, ведь память стирает все плохое. Но Джона не знал, что Одри хранила секреты, которые записывала в своем дневнике. Секреты, которые очень скоро свяжут между собой несколько судеб и, может быть, даже залечат душевные раны.