Забытое убийство - [81]
Реакция зала оказалась для Грабмайра во многом неожиданной: «Трудности начались, когда немецкая сторона перешла в атаку на правительство Кёрбера. По этому вопросу я пояснил, что, приняв сторону немцев, он неизбежно лишился бы министерства из-за недовольства чехов. Однако я не мог в то время предсказать, когда пробьет последний час Кёрбера. Его сместили, потому что Дершатта[350] со своими людьми бросил его в беде, надеясь снискать у чехов расположение и увеличить количество мест в парламенте ценой головы Кёрбера»[351].
Вице-мэр Эрлер как-то сказал о Грабмайре, что он пытается латать дыры австрийского сюртука, от которого остались одни рукава. Но умение говорить много, ничего не сказав, – это ведь тоже политическое искусство, и с Грабмайром произошло почти то же, что и с эрцгерцогом Ойгеном Габсбургом: он, может, и не стал легендой, но превратился к середине XX века в заслуженного деятеля отечества и родного края, всеобщего учителя и консультанта. Однако едва ли кто-нибудь сможет точно припомнить, чего именно добился этот заслуженный деятель. Уже одна его фраза «это следовало подготовить как компромиссный шаг навстречу взаимному согласию» свидетельствует либо о непонимании обстановки в его собственном доме, либо о крайней степени цинизма.
Комментируя собственное выступление, он едва бы смог ответить на вопрос: какую «крайне сложную задачу» ему удалось «благополучно решить»? Ни один политик не в силах решить национальный вопрос обличительной речью.
Но Грабмайр, выступая в Мерано, не учел ситуацию и не рассчитал градус своего пафоса: вместо приличествующего моменту сострадания он явил всем только презрение. Превратив человеческую трагедию в какую-то низкую пакость, да еще в Тироле, где все это произошло не далее как четыре дня назад, парламентарий навлек на себя критику всех, без исключения, непримиримых лагерей. Правительство было рассержено, не услышав в его речи оправдания кабинета, итальянцы обиделись на выпад в адрес своего лидера Баттисти, но больше всего были оскорблены тирольские немцы.
Он сам вспоминал: «В шовинистических германских кругах я вызвал своим выступлением резкие противоречия»[352].
«Шовинистическими германскими кругами» Грабмайр называет в первую очередь газету «Tiroler Tagblatt» – печатный орган Народной партии, который курировал эмоциональный Эдуард Эрлер. Газета писала, что «речь Грабмайра лишь оправдывает все те опасности, к которым мы должны готовиться заранее, а тон, в котором этот политик говорил об инсбрукских событиях, представляется совершенно недостойным»[353].
Отношение к Грабмайру усугублялось еще и тем, что его считали здесь земляком, посланцем Тироля. По мнению газеты, «во всем тирольском ландтаге едва ли найдется хоть один депутат, который бы настолько бессердечно отнесся к вопросам свободы и национального самоопределения, как господин депутат Грабмайр». Во второй статье газеты говорилось о «вопиющей бестактности Грабмайра, поведение которого заставляет сгорать от стыда и праведного гнева не только каждого тирольца, но и каждого австрийского немца»[354].
Однако, по словам депутата, нашлись у него и сторонники: «После этого я утешал себя лишь тем, что мою речь правильно восприняли в тех кругах, мнение которых было для меня ценно. Бернрайтер писал, что “речь была прочитана с большим интересом”, а ведь его критическое ко мне отношение было мне известно. Граф Освальд Тун написал мне: “С большим вниманием и с живейшим интересом читаю ваше последнее выступление, полное свежести. Позвольте мне пожелать вам и в дальнейшем преодолевать отношение немцев и правительства. Это так важно – когда посреди всеобщего хаоса национальной неприязни и личных амбиций и оскорблений звучит чье-то разумное и спокойное слово”. Такая похвала из уст горделивого аристократа, который к тому же был хорошим немцем и умным политиком, чрезвычайно обрадовала меня.
