Забытое убийство - [8]

На следующий же день Винсент Григорьевич позвонил матери умершего друга и получил сухое, почти злое приглашение:

— Ты мог бы, конечно, и не звонить, но раз уж позвонил, приезжай. Я не очень хорошо себя чувствую, но как раз поэтому приезжай прямо сегодня. Последнее время Валера часто разговаривает со мной, а это означает, что другой случай нам с тобой может и не представиться.

— Как это не представиться? — воскликнул Винсент Григорьевич, с холодом в сердце догадываясь как.

Ответа, разумеется, не было.

Он поехал к ней на трамвае, — опять на трамвае! — осторожно шедшем по узким коломенским улочкам.

Валентина Гавриловна встретила его с козьим платком на плечах, а ускользнув впереди него в комнату, забралась на диван, чтобы укрыться еще и пледом.

Винсент Григорьевич зашел за ней, вспоминая ее радушие, пряники, варенье, настойки. Почему-то перед глазами возникли пирожки с картошкой, аккуратно обжаренные, теплые, дружелюбные. «Веся, если не хочешь потерять мое благорасположение, возьми еще пирожок», — говорила важная и веселая Валентина Гавриловна. Он с удовольствием брал. А сейчас она постарела и похудела, став такой же, как тысячи старух. Погрустневшая, она состояла сейчас, казалось, из одного чувства собственного достоинства, слегка, впрочем, оскорбленного.

В комнате Винсент Григорьевич скользнул взглядом по доброму десятку Валериных фотографий на стене, поставил на уныло пустой стол свой дежурный тортик и обратился к ней, как мог, сочувственно:

— Вы не простудились? Может, вам чего-нибудь нужно? Сейчас новых лекарств полно.

— Пока ничего страшного! Обычная ангина. Поела мороженого в кафетерии на углу и вот чего-то слегла. А скажи: мороженое, кафетерий, ангина... Это ничего тебе не напоминает?

Винсент Григорьевич раскрыл рот и опять его закрыл. Именно так начиналась пневмония у Валеры. Валера и Весик поели мороженого — помнится, взяли одинаковые порции: по смородиновому, шоколадному и ореховому шарику. Наутро у Валеры заболело горло, и он отменил совместный поход в какой-то музей — кажется, истории Петербурга. В поликлинике принялись усердно лечить ангину и проглядели воспаление легких, а когда обнаружили, было уже поздно.

Валентина Гавриловна засмеялась. Смех оказался до того нехорошим, что Винсент Григорьевич ощутил желание уйти. Наверно, это проявилось в каком-то самопроизвольном движении к двери, потому что Валентина Гавриловна немедленно высвободила из-под пледа правую руку и сказала:

— Стоп!

В руке ее находился блестящий, словно намазанный маслом, пистолет.

Винсент Григорьевич знал этот пистолет, и, скорее всего, он действительно был смазан маслом. Валера когда-то показывал его прямо в коробке, стараясь не касаться пальцами скользкого металла:

— Гляди, тоже мне оружие! То ли наша Биби!

Биби было сокращенным американским названием такой же бомбы, которую разрабатывала конкурирующая фирма за океаном: «ВВ — bakestone bomb» (бомба-противень, т.е. бомба для выпечки). Кроме того, на языке Валериных лабораторских циников и хохмачей это могло означать «блинная бомба», а может быть, даже и «бомба, блин!».

Пистолет достался Валентине Гавриловне от ее отца Гавриила Петровича, революционного матроса. Матрос погиб в тридцать седьмом, но не по злому навету, а просто сорвался с поезда.

— Я не понимаю! — взволнованно сказал Винсент Григорьевич. — Почему вы с пистолетом, Валентина Гавриловна?

— Зато я все понимаю! — закричала Валентина Гавриловна. — Наконец-то я вычислила! Я с самого начала тебя подозревала, но только вчера мне все стало абсолютно ясно. Представь: две недели Валера снится мне каждую ночь! Я спрашиваю его: «Что, сынок? Что?» А он растерянно улыбается, смотрит мимо и молчит! Что же его беспокоит? Я стала вспоминать. Мне всегда казалось, что это не случайно! Он так нужен был мне и Родине! Даже своей жене, витающей в облаках. Кто-то вырвал его из ваших рядов, эта смерть была коварнейше спланирована. Я начала сопоставлять факты, и они все, Весик, — все, как один, — указали мне на тебя!

Апатия овладела Винсентом Григорьевичем. Значит, все правильно. Он робко сделал шаг в сторону, но был остановлен криком:

— Стоять! Из этой штуки я когда-то довольно ловко стреляла.

— Я не могу стоять, я сяду, — объяснил Винсент Григорьевич, опускаясь на стул. — Говорите!

Что ж, он был на верном пути, а доктор оказался не прав. Он убил Валеру и забыл об этом! Сердце впустило отравленную этим сознанием кровь, погнало ее дальше и, отравившись само, начало постепенно слабеть. Вслед за сердцем ослабели и ноги. Но нужно было выслушать подробности. Раскрытие преступления требовало абсолютной точности.

— Не раз ты пил чай за нашим столом, не один пряник ты сгрыз здесь за вечерними разговорами! Боже, я не жалею этой ничтожной пищи, скормленной болезненному студенту... Но я хорошо помню: Валерочка часто заговаривал о математических законах, по которым живут как уже существующие, так и еще не появившиеся бомбы. Он предлагал тебе заняться поиском этих законов! Но ты всякий раз отвечал, что ненавидишь войну и никаким образом не хотел бы принимать участие в создании средств уничтожения. Ты волновался, сжимал кулаки, говорил, что будешь учить математике детей, а бомбе всегда будешь говорить «нет». Даже умирая с голоду!