Забытое царство Согд - [85]

– Эта мысль тоже посетила меня, потому я отпускаю ее, – соврал наместник. – Абдурахман, исполни мой указ, отвези девушку.

– Я желаю дать этой девушке напутствие, – сказал имам и тоже вышел из шатра.

Юноши с отцами сидели в шатре Кишвара и рассказывали о своих приключениях. В это время к ним прибыл Тархун с охраной. Он обнял каждого юношу, поцеловав в лоб и глаза. Затем царя усадили на самое почетное место. слуга вмиг внес поднос с золотой чашей вина. По обычаю, первое слово было за царем, который поздравил и сынов, и отцов с возвращением домой.

– Как отец, я на вашей стороне, – начал Тархун, – но как царь – должен печься о державе, о согдийском союзе. Без ваших чокаров нам будет трудно… И для вас, и для нас это тяжелый выбор, особенно для родителей, которые потеряли своих детей. Давайте, помянем погибших юношей. Они – герои.

Все осушили чаши. Затем Диваштич рассказал царю о судьбе Фатимы.

Тот воскликнул:

– Какая славная у нас молодежь! Они готовы спасти девушку даже ценой своей жизни. Но она того заслуживает – смелая, отчаянная и, наверное, красивая. А то, что она мусульманка, пусть вас не пугает. В Согде мирно проживают и христиане, и иудеи, и поклонники Будды.

Сидящие одобрительно закивали головами, а улыбавшийся Тархун вдруг погрустнел:

– Все думаю о погибших юношах, ведь я знал многих из них. Как они поторопились со своей смертью! Мы дважды отправляли людей к Саиду, – с болью в глазах он посмотрел на Фаридуна и его друзей. – Первый раз он отказался, потому что рассчитывал продать вас новому наместнику Хорасана. На следующий год мы опять отправили купца в Медину, но тот опоздал. Наш человек явился в дом Саида в день его похорон. Лишь одно утешает в этой трагедии: согдийцы погибли с честью. Об этой истории сегодня говорят во всем халифате, и все винят Саида за его жестокость. А мы в память о погибших возведем в Самарканде большой храм и назовем его храмом доблести.

– Лучше назвать его храмом чести, – попросил Фаридун. – Труднее всего нам было сохранить честь, то есть остаться преданными своей вере и отчизне.

Юноши поддержали друга, а Шерзод добавил:

– Он прав, в неволе это оказалось самым трудным.

На это царь промолвил:

– Согласен, так и назовем – храм чести. Там, на камне, будут высечены их имена. Они заслужили это. И в Бухаре надо бы соорудить подобный храм, ведь некоторые юноши были оттуда. Надеюсь, царица Фарангис примет это решение без колебаний.

Царь хотел еще что-то сказать, но вошел его помощник и доложил, что к ним скачут три араба.

– Должно быть, это Абдурахман, – сказал Диваштич. – Веди их сюда.

В шатре появился брат Кутейбы.

– Я привез девушку, но за нее наместник просит тысячу дирхемов золотом.

– Ого! – возмутился правитель Панча. – у нас не наберется сейчас столько, ведь мы не на базар пошли, а воевать.

– Я лишь передал волю наместника, – и Абдурахман вышел из шатра, чтобы согдийцы сами решили денежные дела.

Растерянный Диваштич произнес:

– У меня есть немного золота, еще Джамшид добавил. Но этого все равно мало.

Тогда Кишвар поднялся с места, снял все кольца и браслет, усыпанный самоцветами, и отдал Диваштичу.

– Ты очень щедр, мой друг.

Тархун сказал, что и у него тоже кое-что имеется, и снял с руки широкий браслет и кольцо с алмазом:

– Этот алмаз очень дорогой. Этого хватит: Кутейба слишком жаден.

Все украшения Диваштич сложил в кожаный мешочек с золотыми монетами.

Затем подозвал сына к себе и сказал:

– Вручи арабу и скажи, что больше нет.

Фаридун в душе поблагодарил отца за то, что он поручает вызволение невесты именно ему: как истинный мужчина, он должен спасти ее.

– Мы с тобой, – произнес Шерзод, и два друга поднялись. – Фатима стала нам сестренкой.

Фаридун улыбнулся, и они вместе вышли из шатра. Абдурахман стоял в тени чинары, рядом с ним были два воина и Фатима, вновь облаченная в длинное платье до пят и черный платок, который закрывал половину лица.

Увидев юношей, глаза Фатимы засияли. Абдурахман принял мешочек, заглянул в него и спросил:

– Сколько здесь?

– Примерно пятьсот дирхемов и дорогое кольцо с алмазом. Больше нет.

– Этого недостаточно! – воскликнул Абдурахман с нарочитым возмущением. – У твоего отца я заметил золотые пояс и кинжал. Пусть их тоже отдаст.

– Это честь согдийцев, их не отдадут. Я вам говорю, больше золота у нас нет.

– Ладно, забирай свою девушку, – смягчился Абдурахман, – ты заслужил.

Когда арабы ускакали, Фаридун подошел к Фатиме. Из ее больших глаз по щекам текли слезы.

– Моя милая, наконец-то мы свободны, наконец, вместе, – произнес юноша и прижал ее к груди.

А счастливые друзья, наблюдавшие за ними в сторонке, стали поздравлять влюбленных, хлопая в ладоши и выкрикивая: «Ер-ер-ероне!» При этом пританцовывали и взмахивали руками над головой. Затем Фаридун повел невесту на смотрины. Знатные дихканы тоже встретили их веселыми хлопками, воздавая хвалу молодым.

– Пусть откроет свое лицо и покажет себя, – сказал кто-то, но тут все вспомнили, что мусульманские женщины не смеют показывать лица чужим мужчинам. Однако Тархун нашел нужные слова:

– Дочка, не стыдись. Мы доводимся тебе отцами, а юноши – братьями.

Фатима кивнула и сняла платок. Девушка с короткими волосами и большими карими глазами оказалась очень мила. Мужчины воздали ей хвалу.