Забытая Византия, которая спасла Запад - [48]

Империя сильно пострадала в войне с Персией, потеряв в сражениях более двухсот тысяч человек, а теперь разрывалась изнутри. Несмотря на недавнюю победу, времена благополучия минули. Слишком много городов было разграблено и много ферм сожжено, чтобы жизнь вошла в обычную колею. Возможно, со временем вернулась бы стабильность, и торговцев с работниками можно было бы убедить вернуться к своим занятиям — но долгая мучительная война между Персией и Византией истощила силы обеих империй. Ценой великой победы Ираклия стала ослабевшая и уязвимая империя, и единственным утешением стало том, что Персия находилась даже в худшем положении. Однако в 662 году, когда Ираклий начал свою великую кампанию, появился новый враг — бесконечно более опасный, нежели Персия.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ТЕРРИТОРИЯ ВОЙНЫ

«Мечом я смою свой позор».

Абу-Таммам, арабский поэт IX века

Жаркие пустыни Аравийского полуострова никогда не представляли собой ни особого интереса, ни особой угрозы для Византии, и не было причин предполагать, что такое положение дел когда-нибудь изменится. Населенные враждебными друг другу кочевыми племенами, эти земли вряд ли могли угрожать государству даже меньшему, чем огромная Византийская империя. Однако в 622 году пустыни резко оживились, поскольку человек по имени Мухаммед, вынужденный переселиться из Мекки в Медину, принялся за объединение окрестных племен. Вдохновляя последователей своим религиозным пылом, Мухаммед разделил мир на «дар аль-ислам» (территорию ислама) и «дар аль-харб» (территорию войны). Теперь долгом последователей новой веры был священный джихад, согласно которому следовало силой оружия увеличивать земли ислама.

За пять лет исламские армии были брошены в бой и хлынули из пустыни с пугающей скоростью.[99] Едва ли для вторжения можно было выбрать лучшее время. Горящие жаждой завоеваний арабские армии обнаружили, что обе великие империи этого региона истощены и находятся на грани краха. Изувеченная Персидская империя не смогла оказать достойного сопротивления. Ее царь Йездигерд III обращался за поддержкой и к Византии, и к Китаю — но никто не мог оказать ему реальной помощи, и падение его было стремительным. За год его усталые армии были разгромлены, и следующие десять лет персидский царь провел, скитаясь из одной местности в другую, пока кто-то из местных жителей не убил его ради денег.

Мухаммед умер от лихорадки в 632 году — но ничто, казалось, не может утолить жажду его солдат, желающих новых земель. Не задержавшись даже, чтобы переварить Персидскую империю, к 633 году они пересекли заброшенные границы Византии и обнаружили, что земля сама готова упасть им в руки. Константинополь, занятый постоянными войнами с Персией, никогда не был способен справиться с ересью монофизитства, и когда пришли мусульмане, они обнаружили, что местное население готово встретить их с радостью. Для гонимых монофизитов был хорошо понятен ислам с его строгим монотеизмом — а арабы, по крайней мере, были семитами, как и сами монофизиты. Лучше было подчиняться своим двоюродным арабским братьям, чем императорам-еретикам в далеком Константинополе: ведь к ереси всегда относятся более непримиримо, чем к просто чужой вере. Оказав лишь символическое сопротивление, монофизиты смотрели, как арабские армии врываются в Сирию, грабят Дамаск и осаждают Иерусалим.

Могущественный некогда император, покоривший Персию, бросился бы на защиту Палестины — но с тех пор Ираклий сильно сдал. Он уже страдал от болезни, которая впоследствии убьет его, его широкие плечи поникли прежде времени, от золотых волос осталось только несколько седых прядей. Как и его империю, от физической и эмоциональной гибели его отделял только шаг. Некогда поднявшийся до вершин славы, теперь он вынужден был смотреть, как рушится дело его жизни.

Прибыв в Иерусалим, император перенес Крест Господень с того места, куда он поместил его шестью годами ранее, и вернулся в Константинополь, предоставив обреченный город его судьбе. Оставив патриарху неблагодарную задачу сдать Святой Город, Ираклий последний раз удрученно вступил в свою столицу, терзаемый мыслью, что бог отвернулся от него. Жители города были склонны согласиться с ним, — и скоро отыскали причину несчастий империи. Все это из-за того, шептались они, что брак Ираклия с его племянницей Мартиной был кровосмесительным. Она понесла от своего мужа девятерых детей, но лишь трое из них оказались здоровыми, прочие же умерли во младенчестве или имели уродства. Было очевидно, что бог оставил их, и Мартина, никогда не пользовавшаяся народной любовью, превратилась в одну из самых ненавидимых женщин в городе.

Ираклий, оставивший империю в час ее нужды, окончил свои дни в мучениях, покинутый своими друзьями и придворными, которые так громко восхваляли его во времена триумфа. Спустя несколько лет после падения Иерусалима он скончался и был похоронен рядом с телом Константина Великого в императорской гробнице в церкви Апостолов.

Правление Ираклия окончилось на печальной ноте, и вряд ли его подданные оплакивали смерть императора. В его правление огромные территории империи достались новому ошеломляющему врагу, а умирающий правитель ничего не мог поделать, чтобы помешать этому. Потрясенные византийцы, ужаснувшиеся катастрофе, ждали от Константинополя помощи — но обнаружили, что их сломленный властитель лишь мучительно ожидает конца.