Забытая слава - [45]

Ивана Ивановича Шувалова он знал уже несколько лет, с тех пор как тот попал ко двору. Его ввели двоюродные братья Александр и Петр, первые камер-юнкеры Елизаветы, сопровождавшие цесаревну в Зимний дворец памятной ночью двадцать пятого ноября. Младший, Петр Иванович, женатый на камеристке Елизаветы Мавре Егоровне, с тех пор присвоил себе власть в делах Русского государства.

Старший брат, Александр Иванович, начальствовал в Тайной канцелярии и оберегал престол, откуда сыпался на Шуваловых золотой дождь. Направление и силу его регулировал Иван Иванович, сумевший овладеть сердцем императрицы, за что и платила она всей семье с неимоверной щедростью.

Сумароков не любил этих безродных выскочек, но волей-неволей должен был с ними считаться. Он с горечью думал об этом, подходя к боковому подъезду дворца.

Иван Шувалов, молодой человек с мягким, благообразным лицом, сидел в кресле перед уборным столиком. Он милостиво кивнул, увидев Сумарокова, которого провожал камер-лакей в расшитой ливрее. Сверх бледно-голубого камзола Шувалов накинул меховой халат — в комнате было сыро и холодно.

— Как здоров граф Алексей Григорьевич? — спросил он.

Сумароков ответил, что граф здоров, надеется, что его превосходительство Иван Иванович также в добром здравии пребывает, а ему, генеральс-адъютанту, велел испросить приказаний по театральной части. Так не угодно ли приказать?

— Нет, не угодно, Александр Петрович, — ответил Шувалов, щеточкой начищая блестящие ногти. — Граф Алексей Григорьевич с вашей помощью весьма удачно распоряжал спектаклями, а его опытность всегда одержит верх над моими стараниями угодить государыне.

Сумароков сообразил, что Ивану Ивановичу очень хочется и самому подать какую-нибудь команду, но он не знает, что придумать, и нуждается в совете.

— Всем ведомо, Иван Иванович, — сказал Сумароков, — как вы на утеху ее величеству заботы свои простираете о российском театре и как благоразумно учению ярославских актеров споспешествуете. Для того и надобно их возможно более обучить, чтоб способнее играть были.

— Так что же? — нерешительно спросил Шувалов, перестав натирать ногти и глядя на Сумарокова.

— Вот и я это самое говорю, ваше превосходительство. Французские актеры будут увеселять двор, а русскую комедию отложим, пока не подготовим нашу труппу, в чем успехи кадет, особливо же Федора Волкова, сомневаться не позволяют.

— Я рад, что ваше мнение с моим согласуется, — непринужденно сказал Шувалов. — Смею думать, что государыня этот план одобрит и тем приблизит час открытия русского театра…

Не успел Сумароков подивиться ловкости наудачу предпринятого хода — он имел все основания не доверять своим способностям дипломата, — как в комнату вошел новый гость, и, увидев его, Шувалов приподнялся с кресла.

— Здравствуйте, Михайло Васильевич! — приветствовал он Ломоносова. — Что изобрели, с кем воюете, чем нужно помочь?

Сумароков с обидой заметил разницу в приеме, оказанном ему и профессору, и гордо отвернулся от вошедшего. Но тот не заметил неприязненного жеста.

— Здравствуйте, ваше превосходительство Иван Иванович, — звучно говорил Ломоносов. — Давненько явиться бы должен, и не по нужде какой, а по велению сердца, да верите ли, делами в Академии замучен. Здравствуйте, Александр Петрович, как, ваше благородие, поживаете?

Сумароков молча нагнул голову.

— Право, и сейчас еще за чудо почитаю, что с вами разговаривать могу, Иван Иванович, — продолжал Ломоносов. — Ведь Рихмана убило в тех же точно обстоятельствах, в которых и я был в ту грозу у своей электрической машины.

Как и все в городе, Сумароков знал, что во время опытов с атмосферным электричеством сотоварищ Ломоносова профессор Рихман был поражен молнией, ударившей в железный прут громоотвода. Сумароков не мог не уважать бесстрашия Ломоносова, видел его увлеченность исследованиями природы, но все это не вызывало в нем сочувствия. Такие занятия казались Сумарокову неподходящими для истинного поэта. По-настоящему значительным в его глазах было только то, что относилось к общественным интересам, к борьбе политической, к управлению страной и народом. Физики не решали таких вопросов, а стихотворец должен отвечать на них, и Сумароков считал себя обязанным делать это как можно подробнее.

— Опыт плачевный, что и говорить, — закончил Ломоносов, — но смерть его прекрасна. Он умер, исполняя по своей профессии должность. И мы теперь знаем, что громовую силу отвратить можно, однако шест с железом надо ставить на пустом месте, в которое бы гром бил сколько хочет.

— Вы написали мне об этом случае в Москву, — сказал Шувалов, — и я очень за вас порадовался. Не скрою, что те, кто рассказывал о смерти профессора Рихмана, порицали ваши опыты — они, дескать, гневят бога, и надобно удивляться, что одного только зашибло.

— Я знаю, Иван Иванович, и более всего опасаюсь, чтобы этот случай не был у ее величества истолкован против наук. Тут на вас надежда. И о том еще прошу, чтобы семье несчастного Рихмана назначить, сколько следует, на пропитание — остались вдова, теща и трое детей. Старший сын, пяти лет, добрую показывает надежду и может быть воспитан таким же любителем наук, как его отец.