Забыть Палермо - [97]

Вдруг раздался крик. Мальчишка в рубашке с засученными рукавами, продавец цветов. Он орал во всю глотку, и голос его, такой скрипучий, насмешливый, походил на крики чаек. Мальчишка носился у столиков, размахивая над головами чем-то белым, напоминавшим ветки, осыпанные затвердевшим снежком. Он играл ими, как бумажным змеем, и Бэбс заинтересовалась, что это такое. Надо было быть сицилийцем, чтоб называть букетами эти опустевшие стебли, лишенные листьев, эти свадебные цветы, собранные в форме странного растрепанного факела. Их аромат царил над праздничным городом, подавляя запахи кофе, оладий, дурные и приятные запахи. Это была сама свежесть, противостоявшая летнему зною.

— Жасмин, — сказал Кармине, как будто о старом приятеле, вдруг появившемся среди толпы неизвестных. Глаза у него заблестели, он улыбался. Жасмин… Какой счастливый вид! Бэбс заметила, что Кармине все еще шепчет: «Жасмин», будто общается с ком-то невидимым.

— Жасмин? — спросила она. — Откуда ты знаешь?

— Говорила Агата. Она вспоминала о нем, как о чем-то далеком и дорогом, словно это было где-то в Китае или Персии. Вот как его собирают, я расскажу тебе. На заре, пока есть утренняя роса, детишки идут в загородные сады там, в горах. И рвут жасмин с деревьев, со скал, находят его в оврагах. Это не запрещается, ведь эти цветы здесь никому не принадлежат. Матери, сестры накалывают дома цветы на острые палочки и посылают детей повсюду, где есть люди, продавать букеты — на остановки автобусов, террасы кафе, в парки, к дверям мэрии или у больниц в дни посещения…

— Лучше бы они их в школы посылали, — сказала Бэбс сердито.

— Для этого у них нет денег, — ответил Кармине,

— Что за новости! — воскликнула Бэбс,

Она пожала плечами и проговорила:

— Ну и страна…

— Жасмин… Жасмин… — снова закричал насмешливый голос мальчика-птицы. Он близился. Вот он недалеко от Кармине. «Сколько ему может быть лет? В таком возрасте мальчики уже не дети, но еще не мужчины. У них есть доверие к жизни, но порой возникает и страх. Какой беспокойный взгляд, а лопатки так и торчат под рубашкой… Ему пятнадцать? — думал Кармине. — Может, шестнадцать? Голос и тот голодный…»

Наружность ребячья, но какая недетская грусть во взгляде — это бросалось в глаза. «Эскиз человека, — думал Кармине, — ему еще далеко до взрослого, однако надо жить и торговать, бегая по улицам». Выкрики мальчишки раздражали до боли, они как бы молили, заставляла нужда. Может быть, где-то в другом месте подобная манера только повредила бы торговле, мальчишку сочли бы сумасшедшим и заставили замолчать. Но в Палермо на все смотрят иначе, Со всех сторон его звали:

— Сюда, Джиджино… Мне жасмин…

И Джиджино подбегал. Он вынимал цветущие палочки, протягивал их высокомерно и нетерпеливо, требовал должное. Сто лир были собраны в один миг, и Джиджино отбежал, крича и размахивая своими букетами над головами посетителей.

Когда дела шли похуже, у мальчишки был и другой метод торговли, жертвой которого явилась Бэбс: она и не думала его подзывать, как вдруг ловко кинутый букет с лету попал ей в руки. Одним прыжком тут же появился и Джиджино.

— Да посмотрите же, — сказал он повелительным тоном.

И остановился перед ней как вкопанный. Она поблагодарила его самой неотразимой, светской улыбкой: влажные губы, раскрывшись, показывают разом все зубы, чуть виден язык. Наверно, хотела выразить признательность. Но выглядело это так неуместно, что Кармине огорчился, «Ей не хватает достоинства», — подумал он.

— Неужели не нравится? — нетерпеливо повторил Джиджино.

Бэбс взяла цветы, но Кармине резким движением оттолкнул букет.

— Я забыл бумажник, — сказал он, роясь в кармане. — Оставил его в отеле.

Ни секунды замешательства. С королевской непринужденностью Джиджино вручил свой букет Бэбс.

— Я их дарю, мадам, — сказал он.

И в его гордом голосе прозвучала юношеская щедрость.

— Забери цветы, — ответил Кармине.

— Да это ж подарок, — возразил Джиджино.

— С какой стати! Оставь нас в покое. Мы завтра возьмем у тебя букет.

Джиджино глянул с презрением.

— Вы так думаете? А если завтра мне не захочется продавать?

Он сделал туманный жест, указывая то ли на небо, то ли на малоприятное загадочное будущее, потом повернулся на каблуках и снова принялся бегать и неистово вопить, предлагая свой товар.

Букет остался в руках Бэбс.

— Какая дерзость! — прошептала она. — Зачем я ему улыбнулась? Как глупо…

Кармине поднялся.

— Скоро вернусь, — сказал он. Он зашел в отель и вернулся, желая расплатиться с Джиджино.

На тумбе неподалеку от Бэбс продавец жасмина подсчитывал свой доход. Кармине подозвал его.

— Держи свои деньги, — сказал он.

Но Джиджино не обратил внимания. Он собирал монеты в столбики: лиры с лирами, сантимы с сантимами.

— Слушай, вот твои деньги, — повторил Кармине.

— Мои деньги? Какие? — спросил Джиджино, даже не посмотрев, и поспешно добавил, как будто боясь, что Кармине перебьет его: — Извините меня, мосье, но тут не все можно купить. Разве кто платит за подарки?

— Не в этом дело, — настаивал Кармине. — Я тебя ничем не оскорбил. А деньги бери, отдаю то, что должен. Ну…

И он протянул ему тысячу лир. Купюра произвела глубокое впечатление на Джиджино. Он не ожидал такой суммы и молча со страхом рассматривал деньги.