Забыть и вспомнить - [67]

Перемешана с надеждой…

И живу я дымом - между

Небесами и трубой.

* * *

Как нынче вижу рожи те,

И речи – всё о том:

- Ну, так живёте-можете?

- Как можем, так живём.

Достатку нет, унылые,

Шалеем от вражды…

- Кто вам мешает, милые?

Да всё они, жады!

Дорожки все неровные

Для тех, кто колченог,

У них всегда виновные

Чужой народ и Бог.

2

Может быть, Йёськин сын,

Если был у Йёськи сын,

А может быть, Йёськин внук,

Если был у Йёськи внук, -

Словом, наследный кто-то

Из Йёськиного рода,

Бежал, обиды надраив,

Из родимого края.

У редкого еврея не найдётся резон

Двинуться за горизонт.

Оттого-то – сани ли, дроги,

Самолёты ли, поезда, -

Еврею хорошо в дороге!

И видится ему в залоге

Шестиконечной каждая звезда.

Едет, а не ведает, убогий

Что часто ниоткуда в никуда.

* * *

…Его избили вусмерть. Просто так.

На всякий случай. Больше – для острастки.

Родные увезли его в коляске

От тех антисемитских передряг.

Подальше. Скажем, в город Тель-Авив…

Евреев бьют за то, что те – евреи.

Вступился за кого-то он. (Мотив

был прост). За что и схлопотал по шее.

Добро б по шее, - полуинвалид,

Он был шалавой полуизувечен.

- Ты понял? Не высовывайся, жид!

Запомни, вечный жид, что ты не вечен.

Я был знаком с ним. Наша жизнь горчит,

Но в не заладившейся, есть просветы…

Его спасли беэр-шевские врачи:

Коляска, костыли, штыри, корсеты…

Собрали, словом…Жизнь пошла на лад.

И вот уже стоит он без надсад.

И вот уже на ощупь ищут ноги…

Чего? А те разбитые дороги,

Которые зовут его назад!

Случилось это медленно, не сразу.

Он прятал за улыбкою гримасу.

Он долго ностальгией помыкал…

Он честно к новой жизни привыкал…

И вот он уезжает. Мёд горчит.

Он на упрёки тяжело молчит.

Обратно уезжает, - не назло,

А просто так, - берёт и уезжает,

И суд друзей его не унижает,

И, зубы сжав, вздыхает тяжело.

* * *

…Что на канве ему ангелы вышили?

Какую звезду в небесах?

Разные ветры дули для Мишеле,

И не всегда в паруса.

Северный, что зовётся бореем,

Не секрет, -

Он попутный каким-то евреям,

А каким-то евреям – нет.

Мишеле не станет в жилетку плакать,

Торговать слезой на разлив.

Но ему российские снег и слякоть,

Милее аллей олив…

* * *

- Что такое еврейское счастье?

- Еврейское счастье – это если еврей может жить там, где он родился.

(Из разговора)

«Русь! Ты уже за холмами!»

(«Слово о полку Игореве»)

«Родина для еврея – место, где его впервые назвали жидом».

В.Шендерович

Так мне рассказал о своём знакомом

Приятель, - как анекдот,

Про то, что здесь жизнь стала Мишеле комом

В горле – ровно через год.

И загрустил, и затосковал он,

Поскучнел, потемнел, спал с лица,

И как своё счастье здесь ни ковал он,

Не вышло из него кузнеца.

Потянуло назад, в какой-то «бург», -

Их много в России, «бургов».

Всякий сам себе демиург,

Творец, когда болью затуркан.

Где по шпалам, и без привалов, -

Былому солдату не в труд, -

Сбиваясь, брёл он в затмении шалом,

Доплыл, долетел, дополз, дошагал он,

И немым счастливцем к брусчатке припал он,

И прошептал:

- Я – тут!

* * *

- Здравствуй, моя единственная любовь, здравствуй!

Помыкай мной, как хочешь, над судьбою властвуй!

Только дай мне до оскомины привычного запаха кров!

И целовал землю, ещё помнящую погромную кровь.

На каждого – своя ловушка пленения,

У каждого – свои драмы на крови,

Кто-то возвращается на место преступления,

Кто-то – на место любви.

Сел в скверике на лавочке, вписался боками,

Сидит на ней, и так сидел бы веками.

Под ветерками невского бытия.

Кто хочет, пусть бросит в блаженного камень.

Может быть, недруг какой, или друг мой, Илья.

Кто угодно пусть бросит, только не я.

На семи ветрах, сбив эпох межу,

Он сидит и молчит, с улыбкой придурка,

И кажется мне – это я там сижу, -

Нелепая бородавка на лице Петербурга, -

Прибившийся к берегу беспарусный плот,

Жалкий, как бодрый местечковый анекдот.

Сидит. А мимо,

Как в эпоху Осовиахима, -

Летят самолёты: - «Фу - жидовину!»

Идёт пехота, – «тьфу жидовину!»

Идут милиционеры, – укор жидовину,

Идут пионеры, - позор жидовину!

Про то же интеллигенты, а также рабочие,

А ещё и депутаты, и прочие охочие.

И лично проходит товарищ Шандыбин

С черепом, отполированным, как перекладина дыбы.

* * *

А снег летел, как пух периновый,

Как мотыльки, был первый снег.

И колоколен звон малиновый

Сопровождал зимы разбег.

И столько было в этом снеге

Блаженной неизбывной неги,

Что, сердцу сладкая поруха,

Земля та становилась пухом.

И был тот пух, как ни взгляни,

Тому, погромному, сродни.

Два фрагмента из не вошедшего…

Мы такие и мы сякие,

Выбиваясь из горемык,

Приучаемся жить без России,

Только это другие мы.

Ходим, дышим, - не крезы, не дожи,

У самой земли на краю.

Дожили, - если не бомжи, то ПОМЖи,

Только что не в раю.

И глядим из под ладони

В край, где светит береста,

Где табун грустит в загоне,

Где живёт страна в законе,

Та, и всё уже не та.

* * *

Родина – это родина.

Простор её и раздолье

Не грёбаная сковородина

Для жирных приправ к застолью.

Родина - то, что пройдено,

Не считай, что ею не додано,

И в глаза бесстыже не льсти ей,

Не желай ей быть в рабство проданной,

Вспоминай о садах смородиновых,

И в молитвах не забудь России.

В новых краях, что тебя согрели,

На терпком житейском ветру,

Ничего, что не слышно капели,

Ничего, что другие трели

Будят тебя поутру.

Пожелай дождя ей,

Пожелай росы ей,