Забудь меня такой - [2]

А вот Майю этот вопрос угнетал по полной программе, и потому она готова была терпеть любой гнет от Глафиры Дмитриевны – единственной собственницы приватизированной двухкомнатной квартиры на Речном вокзале. Мысли о бренности всего земного поддерживали Майю и заставляли смиряться с издевательской судьбой, которая ставит молодых в зависимость от стариков, а не наоборот, как это всегда было принято в истории. Но полного смирения так и не наступало: подумать только, старухе уже девяносто, а смерти – ни в одном глазу! Более того, в свои неполные сто лет Глафира Дмитриевна была покрепче многих Майиных знакомых. И это при том, что курила старуха по пачке в день, обожала дешевую жирную колбасу и супчик из бумажного стаканчика, а фрукты и овощи презрительно именовала «травой». Если же она и соглашалась откушать половинку помидора или огурца, то заливала их таким озером майонеза, что Майе делалось дурно от одного взгляда на это количество калорий. А негативных последствий – ноль! Старуха с ее суховатой фигурой не прибавляла ни грамма в весе, а количество холестерина в ее крови было таким низким, точно Глафира Дмитриевна всю жизнь занималась сыроедением.

– Ты со мной еще не один годок помучаешься! – удовлетворенно заявляла Глафира Дмитриевна, читая свой анализ крови, только что доставленный Майей из поликлиники. – Скоро не отделаешься, не надейся!

Майе только и оставалось, что мрачно восторгаться сибирскими генами, которые не перешибешь никаким неправильным образом жизни.

Говорят, что долголетию способствует позитивный настрой, но большего мизантропа и пессимиста, чем Глафира Дмитриевна, было еще поискать. Ни один из людей, ни одно из событий, о которых двум женщинам случалось заговорить, не вызвали еще у старухи положительного отклика. Свадьба Майиной двоюродной сестры? Вот погоди, намучается, дурочка! Синоптики обещали потепление? Значит, жди холодов – народная примета! Майин сын окончил первый класс? Ну что, теперь ты убедилась, что «маленькие детки – маленькие бедки»?

В ответ у Майи уже давным-давно язык чесался спросить: где же собственные детки столь многоопытной в темной стороне действительности Глафиры Дмитриевны? Ведь у старухи, по ее собственным словам, произнесенным у нотариуса, не имелось наследников ни первой, ни второй очереди. Ни супруга, ни детей, ни внуков, ни братьев, ни сестер. Ну, братья и сестры случаются не у каждого, а вот как такая красавица сибирячка ухитрилась остаться без мужа? Военное поколение, конечно, но все-таки? Тем более что по отдельным обрывочным репликам Майя сделала вывод, что какой-то мужчина в жизни Глафиры Дмитриевны присутствовал. И присутствовал довольно основательно.

– Ленька-то мой… – однажды напрямую обмолвилась старуха и осеклась, быстро заворчав о чем-то другом.

Вопрос с детьми оставался еще более неясным. Сама будучи матерью, Майя каким-то десятым чутьем ощущала, что материнство не обошло Глафиру Дмитриевну стороной. Но… ни единого намека, ни единой фотографии, случайно выпавшей из старого альбома. Ни единого вздоха, ни единого горького, устремленного в никуда взгляда. Словно неприступный каменный вал был возведен старухой между прошлым и настоящим, и если мыслям о муже еще позволено было порой просочиться среди камней, то воспоминаниям о детях категорически запрещалось тревожить мать.

– Рискуешь ты, конечно, – предупреждала Майю ее более осведомленная в квартирных делах подруга, – завещание – это так ненадежно! Сейчас она одинокая, а после смерти объявится сицилийский клан. И попробуй отсуди у них что потом!

– А что же делать? – терялась Майя.

– Оформляйте договор купли-продажи. С пожизненным проживанием.

Но такой вариант категорически не устраивал Глафиру Дмитриевну:

– Я тебе квартиру продам, а ты меня сразу и пристукнешь. Старуха помрет – кто разбираться будет?

– Почему вы обо мне так плохо думаете?! – чуть не со слезами воскликнула тогда Майя, еще не привыкшая к беспардонным выпадам старухи.

– Потому что я жизнь прожила, – объяснила Глафира Дмитриевна. – К нам, старикам, даже «скорая» не ездит; от нас если что кому и надо, так это нашей смерти.

– Неправда!

Старуха усмехнулась:

– А ты ко мне, милая, за чем ходишь? Не за этим?

«А что мне еще остается делать?! – могла бы в отчаянье крикнуть Майя, если бы не боялась проявить слабость на глазах своей мучительницы. – Что мне еще остается делать, если даже кошка может найти в этом городе нору своему детенышу, а я не могу!»

– О квартире надо думать до того, как рожаешь, – удовлетворенная выражением Майиного лица, добавила старуха, – а после соглашайся на то, что дают. Да еще спасибо скажи.

Каким наслаждением было бы порвать завещание, швырнуть ей в морщины и хлопнуть дверью! Но с дергающимся от возмущения лицом, почти не владея губами, Майя сумела проговорить:

– Я вам сегодня больше не нужна?

– Пол на кухне помой, – живо откликнулась старуха. – Да не шваброй, а руками! А то жалеют себя…

II

Когда вспоминают о преступлениях, совершенных нашей страной против нашего же народа, за кадром почему-то всегда остается то из них, что продолжается и по сей день, – квартирный вопрос. Уже в далеком прошлом и ГУЛАГ, и психушки для диссидентов; уже истлели у Кремлевской стены все, кому следует выставить за это счет, а квадратные метры, как неумолимые наследники жестокой советской эпохи, продолжают ломать судьбы. Уже и население в стране активно сокращается, и стройки раздирают столицу по швам, а жилья как не было, так и нет. И по-прежнему квартирный вопрос имеет тенденцию решаться трупами!