Заброшенный полигон - [15]

Подле двух корявых рябин дорога резко сворачивала вправо, на сухой пятачок, и упиралась в часовенку, срубленную среди болот и лесов в начале прошлого века. В ней, как сказывали люди, отмаливали свои грехи каторжные ссыльные, работавшие по добыче сапропеля, пластового ила, для сибирских куркулей. Ил этот считался хорошим удобрением и поднимал урожай зерна и овощей в полтора-два раза. Еще тут издавна заготавливали сухой негниючий мох для мшенья изб, складывали его в часовенке, потом возили телегами застрой­щики с окрестных деревень.

Часовенку изрядно потрепали непогоды и время. Бревна посерели, обросли плесенью, свод круглой башенки прохудился, из щелей торчали березки, трава. Застекленное оконце выглядело странно — как монокль на немытом, нечесаном бродяге.

В годы войны тут пристреливали минометы. Их собирали в райцентре в полукустарных мастерских при МТС. Минометы и мины возили на лошадях. Отец — рассказывал — мальчишкой не раз возил и видел, как мужики в военной форме делали на болоте какие-то обмеры. Стреляли каждый день, по чучелам. Чучела эти мастерили бабы на своих дворах — из невыделанных шкур шили балахоны наподобие огромных пугал, набивали их соломой и укрепляли на шесте с заостренным концом. Потом солдаты расставляли на высохшем болоте и по ним фуговали из минометов. Дырки от осколков штопали суконными нитками, так что одна шкура оборачивалась туда-сюда много раз, пока не превращалась в клочья.

Место это считалось в Камышинке лихим: вскоре после войны бабы, хо­дившие за клюквой по болотам, наткнулись на страшного мертвеца с удавкой на шее — веревка перепрела, камень сорвался, и он вылез, красавчик, желто-зеле­ный, как соленый огурец. С той поры и обезлюдели эти болота: ни ягод, ни мхов, ни сапропеля — ничего не надо от худого места, боялись занести в дом, в деревню нечистую силу. Оно хоть и двадцатый век и машин полно по полям-дорогам, но кто знает, что творится по обочинам этих дорог, в таких вот заплесневелых углах, вроде этого чертова полигона.

Николаю эти страхи были неведомы, он и мальчишкой бегал сюда — из дерзкого любопытства, чтоб проверить себя, свою храбрость, а вырос — подружек водил, целовался в часовне по сырым углам; правда, до греха дело не доходило — зазнобы отчаянно трусили и начинали верещать, едва он давал рукам волю. Теперь ему предстояло провести тут испытания своего «самовара»...

Он подогнал машину к часовенке, колеса уперлись в заросшие бурьяном ступени — впереди зиял дверной проем, косяки выщерблены, изгложены време­нем и непогодой. Выключив двигатель, он расслабленно отвалился на сиденье. Катя и Олег сидели притихшие, всматривались в черный проем, ждали. Едва-едва начинало смеркаться, небо над болотами еще было яркое, голубое, но, странное дело, в часовне царил почти полный мрак.

Николай внезапно нажал на сигнал — фанфарный звук ударил по нервам. Катя ойкнула, схватилась за грудь. Раздался щелчок, и свет фар осветил внутренность часовни. Какие-то мелкие твари с шелестом шарахнулись по темным углам — заколыхались травы, стоявшие торчком внутри часовни.

— Эй, биологи! — прокричал Николай.— Кто смелый? Вперед!

— Все биологи и все смелые,— со смехом сказал Олег, но не тронулся с места.

Николай вылез из машины, подобрал сучковатую палку, размахивая ею, кинулся в часовню. Он хлестал, крушил бурьян налево и направо, сшибал цвету­щие головки репейника, крапиву, розовые кисти иван-чая.

— Теперь мы здесь хозяева! — орал он, размахивая палкой.— Долой не­чистую силу! Да здравствует солнце! Да скроется тьма! Эй, лаборанты! А ну, вылазь! Приступай к своим обязанностям!

Выбежав из часовни, он отшвырнул палку, распахнул дверцу, взял Катю за руку, вытянул на поляну, раскрутил вокруг себя — Катя, не удержавшись на ногах, шлепнулась в траву. Олег выбрался из машины, с хохотом наскочил на Николая — ловкой подножкой Николай сбил его, и они оба рухнули на землю, покатились, кряхтя и весело взрыкивая, как молодые волчата. Николай без труда одолел Олега, прижал лопатками к земле и цепко стиснул в запястьях раскину­тые руки. Олег еще пытался дергаться под ним, но сопротивление было беспо­лезно — Николай превосходил его и силой, и весом, и сноровкой. И когда Олег вымученно просипел: «Ну все, пусти»,— Катя невольно захлопала в ладоши. У Олега огорченно вытянулось лицо. Николай поднялся и, щадя самолюбие брата, сказал Кате:

— Видала? Здоровый парень вымахал. У меня же первый разряд по самбо, кое-как справился с ним. Молодец, Олежек!

Олег расплылся в улыбке. Катя с благодарностью взглянула на Николая, он подмигнул ей, мол, это между нами.

Николай сел, опершись на вытянутые руки.

— Вот так и будем работать — в темпе, весело, чтоб вся нечистая сила тут скукожилась от зависти. Вообще, братцы, должен вам сказать, вы какие-то вя­лые, деревенские, пора стряхнуть эту зевоту и дремоту. А то ходите — нога за ногу спотыкается, говорите — как больные старички, голоса нет, что ли? Вы же живые! На Земле живете, притом один раз! Должны заявить о себе — во весь голос, чтоб вся планета услыхала. А вы — кхе-кхе-кхе, как будто уже прожили жизнь, сделали все что могли. Так? Или не согласны?