Заблуждение велосипеда - [7]
«Ребенок не должен этого слышать. Не при ребенке. Вы закапали ребенку в нос? Да, но с кем мы оставим ребенка?»
Поздний ребенок.
Меньшая.
Раскурочив пластмассовую куклу и ощутив значительное облегчение, ребенок обращает внимание на пространство за зеркалом, в углу, между «изнанкой» зеркала и стеной. Проникает туда. О, да тут отлично! Очень уютное местечко. Домик.
Взрослые смеются и звенят тарелками на кухне, ребенок начинает вести тайную, прислушивающуюся, настороженную, требующую чуткого притворства жизнь.
«Это было давно, тебя еще на свете не было…» Вечный припев взрослых. Все самое интересное было или до моего рождения, или когда я была очень маленькая.
Наш поселок ошибочно называют Красной Пахрой, но Пахра-то дальше, на сорок пятом километре, а здесь только тридцать шестой. Остановка «Школа», военный городок, населенный пункт «Ватутинки». А по документам и вовсе – поселок «Советский писатель» Первомайской совхозной администрации. Совхозов нет, а администрация жива.
Очевидно, «Красная Пахра» показалась писателям более благозвучной, нежели какие-то «Ватутинки», и свой поселок они стали считать и называть Пахрой.
Это один из самых старых дачных поселков, наверное, третий после Переделкина и Николиной Горы. Застройка сорок восьмого года. Пленные немцы строили. Стародачное место, как любят говорить риелторы, с тупым упорством засовывающие свои попугайских расцветок листовки мне под забор. «Поможем продать ваш дом и участок». Ага. «После чего незамедлительно похороним вас с почестями на ближайшей помойке».
Чудной наш поселок, где Южная аллея идет параллельно Восточной.
А Западной и Северной нет вовсе.
Мы жили здесь всегда. В конце пятидесятых мои родители снимали дачи у тех хозяев, которые сами дачами не пользовались. В основном хозяевами этими были писатели из чекистов. Потом состав владельцев стал обновляться («Вчерашний студент, живший на иждивении у бабушки, написал роман, получил Сталинскую премию, женился на певице из Большого театра и купил зимнюю дачу на Пахре», – писал Лев Гинзбург в воспоминаниях о Юрии Трифонове), и к шестидесятым годам поселок писателей на Пахре сделался этаким центром прогрессивной творческой интеллигенции.
Благодаря Твардовскому, тогдашнему главному редактору «Нового мира», обитатели поселка могли читать в рукописях самые свежие тексты.
В доме переводчика Владимира Россельса давали домашние концерты Галич и Окуджава, читали свои «непроходимые» вещи Аксенов и Юрий Казаков, «зависали» опальные режиссеры и ученые. Здесь Копелев читал переведенную с английского, еще не опубликованную пьесу Артура Миллера про Мэрилин Монро, слушали магнитофонную запись запрещенной властями Тринадцатой симфонии Шостаковича.
Ну, это все тогда, «когда тебя еще на свете не было»…
Меня же, малютку самого конца шестидесятых, в доме Россельсов очень привлекал пес Мухтар, исполнитель главной собачьей роли в фильме про милиционеров, крупный и кроткий овчар, при слове «кино» прятавшийся в дальний угол.
Четче помню этот дом в середине семидесятых.
Забор у Россельсов был категорически худой, и мы безнаказанно лазили к ним в сад за дичающей смородиной. Это был такой сад и такой дом, где никто нам не делал замечаний. Дом ветшал, разрушался, летом там жила Аня Ахмадулина со своей няней-пьяницей, тоже Аней, пергидрольной блондинкой. Интересно, что когда Россельсы продали дачу комсомольскому лирику Андрею Дементьеву, отремонтированный, «с иголочки» отстроенный дом постоял-постоял да и сгорел. Надо полагать, в знак протеста. Не хотел обуржуазиваться.
А тогда, в шестидесятые, по вечерам в поселке было фланирование, шумные компании останавливались на перекрестках, хохотали, пересказывали новости, сочиняли на ходу. Да, что-то такое, из самого конца шестидесятых, светлый вечер, мама и папа уходят, няня Поля укладывает меня спать, пищит комар, а за окнами еще совсем, совсем светло, сладко пахнет печуркой, а где-то поодаль – голоса и взрывы смеха.
Однажды на терраске появился черноглазый человек. Он смотрел на меня серьезно и без улыбки, но сразу мне очень понравился, я почему-то почувствовала, что он хороший.
– Это дядя Зяма. Он работает в кукольном театре. Вот так на руку надевает куклу… Покажи ей, Зямочка, как у тебя кукла на руке… Вот, и куколка шевелится как живая. А он за нее своим голосом разговаривает.
Странное имя «Зяма» и волшебная рука, оживляющая куклу, слились для меня в одно, слово «Зяма» показалось заклинанием, и я стала сгибать и разгибать пальцы своей руки, приговаривая «зям-зям-зям», наверное, надеясь, что и моя рука станет способна оживлять куклу.
С тех пор всегда, встречая меня, даже когда я сама уже стала матерью семейства, дядя Зяма Гердт серьезно смотрел на меня черными глазами и строго говорил, сгибая и разгибая пальцы правой руки:
– Зям-зям-зям!
Мы жили тогда во времянке – домике с терраской и печкой, на участке у литературоведа Жданова.
На эту же терраску явился однажды на рассвете живущий напротив Твардовский, попросил что-нибудь выпить. Маме было очень неловко, что она не может поддержать такого человека в трудную минуту.
Рассказы Ксении Драгунской искрометно весёлые и психологически точные. Юмор у неё добрый, чистый, без примеси осуждения. Ксения Драгунская обладает редким даром радости и сострадания. Она пишет очень живые, непредсказуемые рассказы, настолько честные, что в это невозможно поверить — и у читателя возникает ощущение мистификации, привкус сказочности. Парадоксальность ее рассказов возникает на грани детского и взрослого миров.
Не удивляйтесь, если ваш ребёнок, начитавшись рассказов Ксении Драгунской, вдруг попытается расколдовать ананас в надежде вернуть ему прежнее ежиное обличье или примется за обе щёки уплетать нелюбимый суп за компанию с дворовым толстым котом. Это вполне нормально. Ведь из детей, лишённых возможности фантазировать и выходить за общепринятые рамки, вырастают занудные и скучные взрослые. С книгой Ксении Драгунской, полной хулиганств и безобразий, ребята внутренне раскрепостятся, распрощаются с комплексами и страхами, чтобы развиться в яркую и самодостаточную личность, способную без нотаций и назиданий отличить хорошее от плохого.
В этом сборнике Ксении Драгунской собраны ее самые веселые и озорные рассказы о приключениях мальчиков и девочек в школе и дома, а также самые популярные пьесы для детей и взрослых.
Книга «Кот Барбосный. Весёлые рассказы» – это сборник из рассказов, сказок и повести современной писательницы Ксении Драгунской. Каждое её произведение – это весёлая и живая история из жизни ребят, их родителей и даже кошек и собак. Вместе с Ксенией Драгунской вы загляните в самые настоящие кошачьи сны, научитесь понимать собак и, конечно, окунётесь в невероятно весёлую атмосферу её рассказов. Повесть «Наша Новая Дордонь» печатается впервые. Рисунки Н. Салиенко. Для младшего школьного возраста.
«Однажды, когда я была в первом классе, моя мама уехала на две недели в командировку, в Германию и Чехию. Тогда эти страны вот как назывались: ГДР и Чехословакия…».
Ксения Драгунская — драматург и прозаик, автор детских и взрослых рассказов, романа «Заблуждение велосипеда» и множества пьес, идущих в театрах России, ближнего и дальнего зарубежья.В сборнике «Секрет русского камамбера» все куда-то едут или, в крайнем случае, собираются: пастух едет в Москву учиться на поэта, тихоокеанский туземец прибывает в российскую глушь переждать обещанный на родном острове ураган, москвичи путешествуют по русскому бездорожью без определенной цели, но с любовью к родине и соотечественникам, а извилистыми коридорами московских коммуналок персонажи легко и неожиданно выходят к морю.В сборник также включена пьеса, давшая название книге.
Фрэнклин Шоу попал в автомобильную аварию и очнулся на больничной койке, не в состоянии вспомнить ни пережитую катастрофу, ни людей вокруг себя, ни детали собственной биографии. Но постепенно память возвращается и все, казалось бы, встает на свои места: он работает в семейной юридической компании, вот его жена, братья, коллеги… Но Фрэнка не покидает ощущение: что — то в его жизни пошло не так. Причем еще до происшествия на дороге. Когда память восстанавливается полностью, он оказывается перед выбором — продолжать жить, как живется, или попробовать все изменить.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.