Заблудившийся олень - [5]
В девять вечера он упал на снег и лежал минут десять не двигаясь, стараясь контролировать себя, чтобы не подмёрзнуть на снегу. Потом вновь сел на лыжи, достал из рюкзака сало, съел его в один присест, или за один укус, выпил ровно глоток коньяка и, отломив от шоколадной плитки половину, закусил. Шоколад ему всегда давала с собой мать, говоря, что лучших калорий в тундре не найти. Смешно. Это всегда казалось ему смешным: сладкое — на охоту! Но после шоколада он и в самом деле почувствовал себя лучше, бодрее и пошёл веселее… Куда?
Если бы Ромка мог взлететь вверх, как мохноногий канюк, и осмотреться вокруг, то увидел бы, что он благополучно прошёл ровно между далёким уже городом и одинокой шахтой на восточной стороне Северска и вышел в самую настоящую открытую тундру, где впереди нет ничего, кроме заснеженного пространства.
В одиннадцать часов ночи он свалился на снег и лежал так долго, недвижимо, пока тело не стал пробирать озноб. Тогда встал, посмотрел невидящим взором перед собой, посмотрел в небо, вокруг, назад, по сторонам… внезапно резко повернулся вправо и пошёл совсем в другом направлении. Хотелось пить, очень сильно хотелось пить, но горячего не было, а от коньяка начиналось лёгкое похмелье. Похмелье сейчас совсем ни к чему.
К полуночи стало казаться, что кто-то идёт рядом с ним и постоянно что-то советует. Советует тихо, словно шепчет: не туда идёшь, не туда… иди обратно, там город, вон там… иди туда. Ромка пару раз оборачивался, но никого не видел. От неизвестности у него запульсировало в голове. Голос стал настойчивее, ему даже показалось, что он кого-то заметил рядом… здесь вот, справа… Ромка резко повернулся, но никого не увидел, тогда громко сказал в пустоту ночи: «Хорошо! Я пойду туда!»
Постоял, посмотрел «туда». Потом резко сбросил рюкзак, достал фляжку с коньяком, потряс перед ухом — там плескалось хорошо, значит, ещё много, больше половины. Он отпил хорошую порцию. Голова сразу просветлела, сознание укрепилось, сам себе сказал: «Глюки. Держись, ты сильнее!» Голос пропал, рядом шедший невидимый пропал, остались только ночь, темнота, слепота и снег, холодный, тёмный снег повсюду. В девять утра начнёт светать, надо продержаться до девяти, — подумалось ему, — когда рассветёт, легче будет идти, не так… не так страшно. Надо коньяк растянуть на девять часов. Как? По пятьдесят граммов каждые два часа? Может быть…
Где же подъём? Где этот тундровый подъём? Ничего не видно, ничего. Темень. Темень даже в сознание пробирается. Пробирается, селится там и держит его сознание в страхе. Темень.
Отчего-то вспомнился старый фильм о войне с фашистами, фильм назывался «Операция Хольцауге». Или нет? Как-то не так. Или так? Там главный герой на время заболел «куриной слепотой», потерял зрение и должен был ещё и вести с собой пленного фашиста… Ему, наверно, было ещё тяжелее? Что уж тут жаловаться? Иди себе и иди. Ты же не ведёшь с собой пленного фашиста?
Сколько времени? Он поднёс руку с часами вплотную к глазам, на расстоянии сантиметров десяти, дальше не читалось, глянул — ого, час ночи! Час прошёл — не заметил. Куда прошёл? Боже мо-ой… Куда же он прошёл? Нет подъёма тундрового — нет жизни ему, нет ему спасения без этого подъёма. В другой стороне, где стоит далёкая шахта на восточной стороне, он и не знает ничего… Впрочем, зачем ему знать? Выйти бы ровно на шахту… На любую территорию. Сколько раз здесь — или не здесь — ходил, сколько раз видел всегда вдали вездеходы, даже с охотниками встречался несколько раз… Вот сейчас бы?.. Хоть бы один человек! Один чужой человек, просто человек, любой, любой человек, одно слово, один жест, рукой махни!.. Куда идти? Он бы дошёл куда угодно, лишь бы знать, что правильно идёт.
В два часа ночи Ромка упал. Упал и не двинулся. Даже рюкзак стащить с себя и достать фляжку сил не было. Так он пролежал неизвестно сколько. Замёрз. Глаза закрывались, он смотрел перед собой на рукав куртки и видел, что снег стал припорашивать обшлаг… Снегом заносит? Ромка дёрнулся с силой вверх, сел на колени — пусто вокруг, темно, слепо. Встряхнулся, глянул на часы, достал фляжку, сделал глоток. Пить нельзя же?.. В таких ситуациях пить нельзя — он знал, он читал, ему говорили, но он же не пьёт, он только поддерживает себя.
Ромка не заметил, как уснул сидя на коленях, уснул и повалился лицом в снег, просто лёгкое похмелье спровоцировало слабость… Слабость, помноженная на неизвестность, сработала простым отключением сознания. Он ничего не увидел во сне, кто-то рявкнул рядом: ты в тундре! Ромка очнулся, поднялся, постоял, пошатался, глянул на часы: он спал восемь минут… это много. Пошатываясь, он опять повернул в сторону, уже не соображая, в какую, и пошёл наугад дальше. В этот раз путь его лёг ровно на восток… Если бы Ромка двинулся бы ещё немного в сторону, то вышел бы ровно на шахту через несколько часов… Там много огней у шахты, он бы увидел эти мутные, расплывчатые точки огней и вышел бы на шахту, но Ромка не сделал этого лишнего движения и пошёл обратно, подъём остался далеко-далеко в стороне, шахта — в другой стороне, Ромка пошёл вновь в открытую тундру.
Более тридцати лет проработал кино и телеоператором в Воркуте. Немного работал в Салехарде, в ГТРК «Ямал». Летал часто в Арктику, от Карских Ворот на острове Вайгач до мыса Челюскин на Таймыре. Снимал пограничников на Вайгаче, на Ямале, на Таймыре, а также геологов, газовиков, оленеводов Арктики. Публиковался в журналах: «Аврора», «Север», «Дальний Восток», «Волга 21 век», «Автограф» (Донецк), «Союз писателей», «Урал». Дипломант международного конкурса «Золотое перо Руси – 2015», победитель всероссийского конкурса имени Василия Белова «Всё впереди – 2015», дипломант конкурса имени Виктора Голявкина 2014 год, победитель международного конкурса «Новые писатели – 2015», финалист Германского международного конкурса «Лучшая книга года – 2016».
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.