Забег к концу света - [39]

Другие здания также подверглись вандализму.

К ЧЕРТУ 1 %!

СКОРО ВСЕ УМРУТ.

ТВОИ $ ТЕБЯ НЕ СПАСУТ!

Бо сфотографировал надписи на телефон, пока я медленно озиралась, пытаясь осознать увиденное. Я все еще тревожилась из-за лысого, но пока единственным признаком его присутствия были большие отпечатки ботинок в грязи у очага. Его здесь не было, по крайней мере сейчас.

Нас окружила жуткая тишина. В кронах деревьев ничего не шевелилось. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, насколько это странно. Не было слышно ни звука. Ничего. Ни одного из обычных шумов самого большого в мире мегаполиса. Ни гудков автомобилей, ни завывания сирен, которые были визитными карточками звукового ландшафта города. В этом Нью-Йорке царила мертвая тишина.

Присмотревшись повнимательнее к зданиям, выходящим окнами на парк, я заметила, что почти все стекла в домах разбиты. Стебли ползучих растений, беспрепятственно росших бог знает сколько лет, во множестве змеились из окон, а зеленый мох покрывал целые стены небоскребов. Как будто дикая природа захватила Нью-Йорк.

– Пойдем посмотрим, – сказал Бо, отходя от колодца.

Я хотела воскликнуть: «Ты шутишь?», но мне тоже было любопытно, поэтому я осторожно проговорила:

– Только недалеко.

Ближайшим знакомым нам зданием был Шведский коттедж. Однако в этом Нью-Йорке коттедж превратился в развалины. Его крыша обвалилась, стены покосились, все окна были разбиты. То же самое случилось и с садом Шекспира. В нашем мире сад был спроектирован таким образом, чтобы выглядеть как идиллическое английское загородное поместье: деревенские скамейки, дорожки из каменных плиток, плакучие ивы и великолепные клумбы. За всем этим тщательно ухаживали, там часто фотографировались молодожены. Но не здесь. Шекспировский сад этого Нью-Йорка зарос сорняками и был до крайности заброшенным. Его клумбы поглотили растения-захватчики. Широкие дорожки для прогулок заполонила молодая поросль, а сквозь трещины в плитках, которые даже разглядеть стало трудно, пробивался чертополох. Я нахмурилась с опаской и смятением.

Мы направились к западной границе парка и пересекли мост, перекинутый через Семьдесят девятую поперечную улицу. Посмотрев с него вниз, мы увидели, что дорога тоже заросла необузданной растительностью. Отвратительные сорняки и миллионы одуванчиков пробились сквозь трещины в асфальте, окончательно деформируя его и покрывая сплошным ковром. Брошенные машины стояли припаркованные под странными углами на дороге, не разбитые, но почти полностью заросшие высокими растениями. И в них я увидела…

…разложившиеся тела.

Я в ужасе сглотнула:

– Господи…

Многие мертвецы были как будто герметически запечатаны в своих машинах, на них все еще оставались плоть и одежда. Их головы либо были откинуты назад с открытыми ртами, либо лежали на руле, как будто они прилегли вздремнуть. Бо тоже их видел.

– Вот дерьмо…

Я снова окинула взглядом всю эту буйную растительность. Однажды я смотрела документальный фильм об этом: если человечество внезапно вымрет или исчезнет с лица земли, природе не потребуется много времени, чтобы захватить наши города.

– На мой взгляд, это определенно похоже на будущее, – проговорил Бо. – Нью-Йорк в будущем.

Так вот почему он решил вылезти из колодца! Чтобы решить вопрос, было ли это будущее, прошлое или какое-то другое измерение.

– На мой взгляд, не очень-то приятное будущее, – ответила я, кивая в сторону жестоких граффити на башнях на Сентрал-Парк-Уэст. Кроваво-красные слова практически сочились ненавистью ко всему миру, и на секунду мне пришло в голову, что, возможно, все эти гигантские буквы написаны настоящей кровью.

– Не думаю, что нам следует уходить слишком далеко, – добавила я.

– Все в порядке. Я просто хочу найти… – Голос Бо замер, пока он пристально разглядывал местность перед нами. У него определенно была цель, а меня, похоже, он пригласил просто за компанию.

Мы вышли из парка на улицу Сентрал-Парк-Уэст. Или туда, что когда-то было этой улицей. Зелень парка распространилась по всей широкой проезжей части и даже забралась на несколько этажей зданий, возвышающихся на другой стороне. Сентрал-Парк-Уэст теперь представляла собой поле с травой по пояс, заросшее клевером, усеянное папоротниками, колючими кустарниками и луговой овсяницей. И на ней никого не было. Абсолютно пусто и жутко. Ни движения, ни звука. В мягком свете сумерек некогда оживленная главная улица Верхнего Вест-Сайда была погружена в безмолвие. Вдоль нее в полнейшем беспорядке стояли брошенные машины, наполовину уже скрытые под буйной растительностью. Кое-где бурьян пророс прямо сквозь корпус автомобилей – и сквозь человеческие скелеты в них. Но никакого движения не наблюдалось. Не было ни единого признака жизни.

«Что же здесь произошло?» – гадала я.

Прямо через дорогу от нас стоял Музей естественной истории. Его внушительный гранитный фасад с четырьмя огромными колоннами и торжественной центральной аркой возвышался над улицей, поросшей сорняками. Но и он не мог противостоять разрушительному воздействию природы: мох и плесень покрывали нижнюю половину фасада. Гигантская статуя знаменитого покровителя музея Теодора Рузвельта все еще возвышалась перед зданием. Он героически восседал верхом на лошади, индеец и афроамериканец стояли по бокам, а высокие стебли ползли по монументу вверх. Но было одно существенное отличие от статуи в нашем Нью-Йорке – этому Рузвельту кто-то отпилил голову. Срез был чистым – похоже, орудовали паяльной лампой, а на груди лошади баллончиком было написано: