Забайкальцы. Т.2 - [102]

— Как? — удивился Журавлев. — Вовсе неграмотный?

— Ни бе ни ме, — виновато улыбаясь, развел руками Макар. — Ни одного дня не был в школе, не знаю даже, как там и двери отворяются.

— Мда… — Журавлев побарабанил пальцами по столу и, пожав плечами, глянул на Плясова, на Киргизова. — Вот не ожидал такого! Как ваше мнение, товарищи, сможет неграмотный партизан полком командовать?

— А почему бы и нет, — отозвался на это Плясов. — При выборности командиров такое вполне возможно. А потом, здраво-то рассуждая, ведь мы его не в писаря нанимаем, а командиром ставим, был бы вожак боевой. Короче говоря, я голосую за товарища Якимова.

— Толковый командир будет, — поддержал Плясова и Киргизов.

— Якимова, Якимова-а! — неслось со всех сторон.

— Справится, чего там!

— Не боги горшки обжигают, а такие же люди!

— Верно-о-о!

— Дадим ему писаря, вон хоть бы Мишку Матафонова, хороший парень, грамотный.

— Подойдет, он и на фронте-то писарем был сотенским.

— Правильно-о-о!

— Голосуй, Сорокин!

Сорокин, склонившись всем корпусом к Журавлеву, переговорил с ним о чем-то и, выпрямившись, загрохотал кулаком по столу:

— Тише-е! Голосовать будем! Кто за то, чтобы товарища Якимова Макара Михайловича избрать командиром полка, прошу поднять руку! — Он начал было, перегибаясь через стол, подсчет голосов, но, увидев густой частокол поднятых рук, заулыбался: — Тут и считать нечего, опустите. Кто против? Нету. Значить, единогласно. Все, командуй полком, Макар Михайлович, да покрепче!

После того как так же дружно выбрали полкового писаря Михаила Матафонова, слово опять взял Макар.

— Ну что ж, товарищи, — заговорил он, обращаясь к собранию, — за то, што доверяете мне такое дело, стало быть, спасибо вам большое. Но тут я должен вам прямо сказать: раз выбрали, так будьте добры подчиняться, в случае чего так уж не жалуйтесь! Чтобы дисциплина у нас была во! — И тут Макар под гул одобрительных голосов поднял кверху большой палец. — Ежели кому што приказано, умри, да выполни. То же самое и в бою, штоб без глупостев, а ежели где прижмут, то штоб без паники, патроны здря не жечь, а бить наверняка, да шашками побольше действовать, понятно вам? То-то же, у меня все наперво!

ГЛАВА XXIII

Много всяких дел свалилось в этот день на голову нового командира полка: надо и с Журавлевым посоветоваться насчет дальнейших действий, с Плясовым, и с Киргизовым, и с командирами эскадронов поговорить. От всего этого у Макара с непривычки закружилась голова, и только к вечеру, усталый, проголодавшийся, пришел он к себе на квартиру.

Ужинал Макар и трое квартировавших вместе с ним партизан на крыльце большого старого дома. Все четверо дружно принялись за жирные горячие щи, хлебали их деревянными ложками из пузатой глиняной миски. Потом пили чай с пшеничными калачами.

У хозяев уже зажгли лампу, слышался оттуда негромкий говор; плач ребенка, баюкающий старческий голос:

— Баю-баюшки, ба-а-ю, колотушек на-а-а-даю!

Партизаны, поужинав, закурили, лениво переговариваясь, засобирались на боковую.

— В телеге спать буду сёдни, — сказал один, громко зевнув, — клопы в избе-то заели ночесь, будь они прокляты. А хозяева спят и хоть бы хны, их вроде и не кусают!

— Надоели им свои-то, приелись, — пошутил второй, — вот они на нас и отыгрываются, — свежина!

— Макар Михайлыч, долго ишо стоять-то здесь будем?

— Не знаю, завтра видно будет.

— Плясов-то, говорят, митинок созвать намеревался, верно, Макар?

— Верно.

— А в счет чего?

— Ефим Козулин рассказывать будет про Курунзулай наш, как там каратели семеновские свирепствовали, как они людей наших расстреливали, дома жгли, надо, чтобы все об этом знали.

Сунув ложку за голенище сапога, Макар вышел из-за стола и, присев на ступеньку крыльца, закурил. Ночь надвигалась на станицу тихая, теплая, на потемневшем синем небе, севернее крутой лесистой горы, появились первые звезды, на западе багряным пологом рдел закат. С улицы до слуха Макара доносились невнятные голоса людей, где-то неподалеку тренькала балалайка, совсем близко послышались шаги, скрипнула калитка — в ограде появился Михаил Матафонов:

— Здравствуй, Макар Михайлыч!

— Здорово! Чего это на ночь-то глядя приперся?

— Писарем к тебе выбрали.

— Будто я не знаю. Ну и што?

— Вот и пришел к тебе согласовать, днем-то к тебе никакого подступа не было, приказ надо отдать по полку-то.

— Какой приказ?

— Ну, что мы с тобой вступаем в должность. Чтобы все было как полагается. Я эти дела изучил досконально, за четыре-то года набил руку в писарстве, даже сам есаул Рюмкин хвалил не один раз.

— Рюмкин тебя хвалил! — Бросив недокуренную самокрутку, Макар сердито покосился на писаря. — А я тебе не Рюмкин, заруби себе на носу. Ежели зачнешь тут писанину всякую разводить, так я тебя живо приласкаю… нагайкой, а то и совсем прогоню, к чертовой матери! Ишь обрадовался, приказ писать! Што в полку-то, не знают, кого выбирали? Штоб больше я этого не слышал, понятно? Писать будешь только в особых случаях. К примеру, заняли мы с боем такую-то станицу, враг отступил туда-то, нами захвачено то-то и то-то. Тут уж, ясное дело, донесение в штаб фронта, срочно, аллюр три креста — и все, больше штоб никакой писанины! Не люблю. — И, помолчав, заговорил по-иному, дружеским тоном: — Ты вот что, Михайло, скажи-ка мне, ежели придется писать донесение или ишо што такое же, так я его подписывать должен?